Я побежал будить Вельвеля. Нельзя было терять ни минуты. Втроем быстро свернули лагерь, пригнали ездовых оленей. Через час наш легкий караван несся вверх по Белой долине, в противоположную сторону, по следам ушедшего табуна. Только тут Вельвель сообразил, что случилось. Он ехал хмурый и злой.
На месте нашего стойбища оставалась вытоптанная в снегу площадка и холодный пепел потухшего очага…
Только в сумерки нагнали табун. В глухом распадке, как ветер, налетела легковая нарта Тынетэгина. Юноша, вооруженный винтовкой, спустился галопом с ближнего увала, где устроил, видно, сторожевой пост. Соскользнул с нарты и, не выпуская поводка, в волнении закурил трубку.
— Гык! Давно ждем вас, Костя совсем не спит…
Подражая взрослым, он старается скрыть радость, но юношу выдают глаза — сияющие и счастливые.
— Как олени?
— В Большом распадке, — махнул в сторону увала Тынетэгин, — совсем смирные стали…
Наше появление всполошило лагерь. Из палатки выскочили Костя, Гырюлькай, Ранавнаут, Эйгели. Костя окинул быстрым взглядом наш караван.
— Молодец, Вадим! — тискает он меня в могучих объятиях. — Собирался уже ехать на выручку.
— Едва догнали вас… далеко увели табун…
— Ах ты чертенок! — обрадовался Костя, увидев Геутваль. — Сберегла Вадима!
На шум подъехал Илья, дежуривший у стада. Все собрались вокруг. Расспросам не было конца. Снова сошлись вместе — маленький, непобедимый отряд. Лишь Вельвель сумрачно стоял у своей упряжки, не разделяя общей радости.
Яранги решили не расставлять — повесили на шестах одни пологи. На рассвете уйдем с табуном дальше…
Утром мы обнаружили исчезновение Вельвеля. Это встревожило нас: через несколько часов Тальвавтын узнает о нашем скрытом маневре.
В путь собрались быстро. Решили продвинуться возможно дальше. Табун гнали ускоренным маршем, почти не останавливаясь на кормежку. В этот день сделали особенно большой переход, достигнув того перевала, откуда мы с Костей впервые увидели Главное стойбище Пустолежащей земли.
Теперь табуны Тальвавтына не страшны. Вряд ли он решится беспокоить стельных важенок утомительным маршем. Да и нам двигаться дальше такими стремительными переходами нельзя — погубим приплод.
На общем совете решили устроить отдых. Расположились у перевала комфортабельно — поставили две яранги с пологами, вокруг сдвинули нарты в каре, добыли льда на промерзшей до дна речке, напилили и нарубили дров из привезенного сухостоя. Костя торжественно поставил у яранги шест с красным флагом — символ нашей полной независимости.
— Настоящий форт получился! — восторгался Костя. — Голыми руками не возьмешь.
— Только пушек не хватает, — съязвил я.
Но все-таки на соседней возвышенности выставил сторожевой пост.
Олени спокойно копытили снег на пологих гривах Белой долины, украшая тонким кружевом следов склоны.
Дежурили у стада в три смены. Я выходил с Геутваль, Костя с Гырюлькаем, Тынетэгин с Ранавнаут. Илья помогал ночной смене. В дежурство один объезжал табун на легковых нартах, другой безотлучно находился на сторожевом посту, обозревая окрестности и широкую тропу, пробитую табуном во время отступления.
Распорядок был твердый, как в армии. Всем это очень нравилось. Работали с увлечением. Особенно охотно несли сторожевую службу Геутваль и Тынетэгин…
Ночью, в пологе, я сквозь сон услышал близкий выстрел.
“Р-ра-рах!” — тревожно повторило эхо в горах.
Я не успел проснуться, как Геутваль затормошила меня в темноте:
— Винтовка Тынетэгина стреляла, просыпайся скорее! Девушка быстро зажгла светильник, принялась будить
Костю, Гырюлькая. В пологе поднялась суматоха. Геутваль заряжала винчестер; Костя, чертыхаясь, натягивал торбаса; Гырюлькай лихорадочно одевался.
— А ну давай сюда! — потянулся Костя к девушке. Маленький винчестер потонул в Костиных ручищах.
— Только, чур, старина, уговор оружие пускать в крайнем случае!
Костя неопределенно хмыкнул. Снаружи послышался скрип полозьев, свист кенкеля, хриплое дыхание галопирующих оленей…
Мы с Костей выскочили из яранги. К нам бежал Тынетэгин, затормозивший упряжку у кораля из нарт.
— Куда стрелял?! — крикнул Костя.
— Спящих в пологе разбудить хотел — Тальвавтын едет…
— Один?!
— На беговой упряжке.
— Уф… дьявол, — облегченно вздохнул Костя.
Он едва успел сунуть винчестер в ярангу. Из морозного тумана вынырнула белая упряжка. В лунном мареве белые олени, опушенные изморозью, казались привидениями, а седок, запорошенный серебристым снегом, — пришельцем из лунного мира.