Еще двое матросов вышли на палубу с застенчивыми ухмылками и тоже расправились со своим обедом. Затем наступила пауза — пауза, в течение которой и матросы, и капитан с помощником чего-то, видимо, ждали; это что-то как раз в этот самый момент старалось собраться с духом у подножия трапа в кубрике.
— Если и юнга туда же, — произнес капитан неестественным, сдавленным голосом, — я изрежу его на куски.
— Тогда готовьте нож, — сказал помощник.
Юнга появился на палубе, бледный как привидение, и жалобно поглядел на команду, ища поддержки. Их грозные взгляды напомнили ему, что он забыл нечто весьма существенное; он спохватился, вытянул перед собой тощие руки на полную длину и, сморщив нос, с превеликим трепетом направился к борту.
— Юнга! — рявкнул вдруг капитан.
— Есть, сэр! — поспешно откликнулся мальчишка.
— Поди сюда, — строго сказал капитан.
— Сперва выбрось обед, — произнесли четыре тихих угрожающих голоса.
Юнга поколебался, затем медленно подошел к капитану.
— Что ты собирался сделать с этим обедом? — мрачно осведомился тот.
— Съесть его, — робко ответил парнишка.
— А зачем тогда ты вынес его на палубу? — спросил капитан, нахмурив брови.
— Я так думал, что на палубе он будет вкуснее, сэр, — сказал юнга.
— “Вкуснее”! — яростно прорычал капитан. — Обед хорош и без того, не так ли?
— Да, сэр, — сказал юнга.
— Говори громче! — строго приказал капитан. — Он очень хорош?
— Он прекрасен! — пронзительным фальцетом прокричал юнга.
— Где еще тебе давали такое прекрасное мясо, как на этом судне? — произнес капитан, личным примером показывая, что значит говорить громко.
— Нигде! — проорал юнга, следуя примеру.
— Все, как положено? — проревел капитан.
— Лучше, чем положено! — провизжал трусишка.
— Садись и ешь, — скомандовал капитан.
Юнга сел на светлый люк каюты, достал складной нож и приступил к еде, старательно закатывая глаза и причмокивая, а капитан, опершись на борт спиной и локтями и скрестив ноги, благосклонно его разглядывал.
— Как я полагаю, — произнес он громко, налюбовавшись юнгой всласть, — как я полагаю, матросы выбросили свои обеды просто потому, что они не привыкли к такой хорошей пище.
— Да, сэр, — сказал юнга.
— Они так и говорили? — прогремел капитан.
Юнга заколебался и взглянул в сторону юта.
— Да, сэр, — проговорил он наконец и содрогнулся, когда команда отозвалась тихим зловещим рычанием.
Как он ни медлил, еда на тарелке вскоре кончилась, и по приказанию капитана он вернулся на ют. Проходя мимо матросов, он боязливо покосился на них.
— Ступай в кубрик, — сказал Билл. — Мы хотим поговорить с тобой.
— Не могу, — сказал юнга. — У меня много работы. У меня нет времени на разговоры.
Он оставался на палубе до вечера, а когда злость у команды несколько поулеглась, он тихонько спустился в кубрик и забрался на свою койку. Симпсон перегнулся и хотел схватить его, но Билл отпихнул его в сторону.
— Оставь его пока, — сказал он спокойно. — За него мы возьмемся завтра.
Некоторое время Томми лежал, мучаясь дурными предчувствиями, но затем усталость сморила его, он перевернулся на другой бок и крепко уснул. Тремя часами позже его разбудили голоса матросов; он выглянул и увидел, что команда ужинает при свете лампы и все молча слушают Билла.
— От всего этого меня так и подмывает объявить забастовку, — закончил Билл свирепо, попробовал масло, скривился и принялся грызть сухарь.
— И отсидеть за это шесть месяцев, — сказал старый Нед. — Так не пойдет, Билл.
— Что же, шесть или семь дней сидеть на сухарях и гнилой картошке? — яростно воскликнул тот. — Это же просто медленное самоубийство!
— Хорошо, если бы кто-нибудь из вас покончил самоубийством, — сказал Нед, оглядывая лица товарищей. — Это бы так напугало старика, что он бы сразу очухался.
— Что ж, ты у нас старше всех, — сказал Билл со значением.
— И ведь утопиться прямо ничего не стоит, — подхватил Симпсон. — Ну чего тебе еще ждать от жизни в твои годы, Нед?
— И ты бы оставил капитану письмо, что тебя, мол, довела до этого плохая пища, — добавил взволнованно кок.
— Говорите по делу, — коротко сказал старик.
— Слушайте, — сказал вдруг Билл, — я вам объясню, что надо делать. Пускай кто-нибудь из нас притворится, будто бы покончил самоубийством, и напишет письмо, как предложил здесь Слаши: что мы, дескать, решили лучше попрыгать за борт, нежели помереть от голода. Это напугает старика, и он, может, позволит нам начать новые припасы, не заставляя сперва доесть эту тухлятину.