Сильно потянули страховочную веревку.
«Дальше некуда, — понял инспектор. — Кончился трап. Ничего не видно в воде. Она наполнена туманом мельчайших пузырьков воздуха… Сашка и плот… Черт с ним, с плотом! Они должны вынырнуть где-то здесь. Летчик знает дело…»
— Сашка! Сашка! — заорал Малинка в голос, словно тот мог его услышать.
Пионер Георгиевич приметил как бы висящую и поднимаемую водой фигуру Попова: горб ватника, подпоясанного солдатским ремнем, растопыренные недвижные руки, темные волосы, будто вставшие дыбом.
Сапоги инспектора коснулись воды рядом с телом Сашки, поднимаемым отбитой от дна струей.
— Пилот знает свое дело, — проговорил Малинка и, повиснув на одной руке, отвел ноги, стоявшие на трапе, в сторону.
Инспектор не дождался, пока струя вынесет Сашку на поверхность. Он погрузил руку в воду почти до плеча, нащупал широкий солдатский ремень, с трудом подсунул под него пальцы. Затем инспектор почувствовал, как натянулась страховочная веревка, машина пошла вверх, и он ощутил всю тяжесть Сашкиного тела, обвисшего на ремне.
— Ну, Георгич, — заворчал он про себя, — теперь держи. Держи! Держи!..
Ночь выдалась светлой. И полная луна стояла высоко. А каждый предмет на земле был словно очерчен мелом. Тайга за городом походила на полотно мелкозубой слесарной пилы, только что наточенной; каменный бордюр глубокого округлого карьера, и кимберлитовое дно его, и каждая глыба, и камушек развороченной взрывами породы тоже будто обвели меловым контуром.
Под луной кимберлит действительно выглядел голубым, если на него смотреть близко. Но из кабины десятитонного «МАЗа» близко породу можно увидеть, только выйдя на подножку, когда понадобится поглядеть, достаточно ли и хорошо ли загружен кузов.
На приличной скорости вогнав машину в карьер, Сашка лихо развернулся и стал подгонять «МАЗ» к экскаватору под погрузку. На фоне залитого луной карьера огни прожекторов, освещавших лунный ландшафт выработки, и фары экскаватора выглядели блеклыми, желтыми, словно горящая спичка при люминесцентных лампах.
Все окружающее отмечалось Сашкой мимоходом. Тайга — дорога, дорога — карьер, коли открыты глаза, надо смотреть, а то прозеваешь поворот, не довернешь баранку на серпантинном спуске — плохо дело. Сказано: гляди в оба. Это про шоферов. Настроение же — само собой. Праздник так праздник. Не считая производственных успехов, Сашка на два месяца раньше срока перевыполнил личный, собственный план, и сегодня в полдень — как раз в карьере рванули взрывы, что твой салют, — Сашка Попов в торжественной обстановке сберкассы отсчитал от получки пятьдесят рублей и положил на книжку. Именно пятидесяти рублей не хватало до тысячи.
Чем не праздник? Всякое досрочное выполнение плана — праздник.
Можно было бы, конечно, поболтать с контролершей, но за барьерчиком сберкассы сидела старушенция: гладко зачесанная, с тощей кичкой, в телескопических очках, сквозь которые глаза выглядели маленькими и круглыми.
Правда, Сашку она всегда встречала широкой улыбкой, демонстрирующей радость и искусство зубного техника.
— А я думала, что вы, товарищ Попов, сегодня не придете.
Сашка отвечал ей солидно, с веселым достоинством:
— Что вы, Серафима Петровна…
— Знаю, вы аккуратный молодой человек.
— А как же!
— Далеко не все такие.
Но Попов будто не слышал похвалы.
Пока Серафима Петровна производила необходимые финансовые операции, Сашка изучал на стенах наслоения рекламных плакатов. Помещение с зарешеченными окнами было не ахти как велико, и красочно-призывные произведения клеились одно на другое: синее море и белый пароход заслонила туристская карта Карпат, потом Кавказа, золотые пески Варны перекрыли красоты Карелии, которыми вполне можно наслаждаться и здесь, выйдя за околицу.
Лишь два плаката пожелтели от времени, проведенном на стене. Один был цезарски лапидарен: «Надежно, выгодно, удобно», а на втором желтозубый (от времени) молодой человек «делал ручкой», сидя в древней модели «Москвича». Надпись гласила: «Накопил — и машину купил». Очевидно, два этих произведения рекламы Серафима Петровна считала неотразимыми. И была, по-своему, права. Александр Попов копил на машину. Правда, машины Сашке было мало. Требовалась еще моторка. Не мотор, а моторка — белая с красной полосой по борту, с каютой, в которой было бы приятно отдыхать, пристав к перегруженному красотой берегу таежной реки.
Моторка в сибирских краях — вещь более необходимая, чем машина. Река — древнейший путь сообщения. Автострады созданы по ее образу и подобию. По мнению Попова, дороги далеки от совершенства по сравнению с реками. И тем не менее машину Сашка поставил себе целью номер один.
Что из того — на машине он будет ездить три дня в год. Сашке с самого начала, с задумки, не нравился, например, заводской серийный мотор. По его глубокому убеждению, двигатель просто требовал, чтоб Сашкины руки усовершенствовали его. Ну, а остальных мелочей и касаться не стоило. Впрочем, Сашку совсем не интересовал вопрос, сколько километров пробежит его собственная машина, важно, чтоб была и чтоб Сашкины познания шли дальше признанной инженерной мысли заводских конструкторов.
Про моторку и говорить нечего. Следовало прежде всего сделать корпус: от шпангоута до клотика…
«Моторка, моторка… — передразнивал сам себя Попов. — Не моторка, а катер, почти яхта. А мотор нужно форсировать, сообразить насчет новой геометрии винта».
И вот тогда он пригласит Анну. Он доведет ее до реки, а там их будет ждать собственный катер. Сашка говорил об этом Анке. Она ответила вполне серьезно: «Когда рожь, тогда и мера». Что ж, она права!..
Откуда-то издалека донесся до Сашки стук по металлу, и он, оглядевшись, как бы вернулся из мечтательных помыслов в карьер алмазной трубы. Стучал по металлической раме экскаваторщик. Сашка открыл дверцу и вышел на подножку «МАЗа».
— Уснул? Попов! — крикнул, увидя его, экскаваторщик Сорока. Меж собой шоферы, разозлившись, звали его «Ко-ко-ко» или запросто «Сорокой». Солидный экскаваторщик не терпел ни той, ни другой клички и поэтому считал шоферов личными недругами и лентяями вдобавок.
Взглянув в кузов, Сашка недовольно прокричал:
— Опять, Сорока, на хвост навалил! Смотри, какую глыбищу запузырил! Мало, что она при подъеме лишнюю нагрузку на скаты создает — плюхнется, дорогу перекроет. Тебя и вызову, чтоб поднимал!
— Ты мне тут не шуми!
— А ты не командуй! Ко-ко-ко! — выкрикнул Сашка. И, не дожидаясь, пока Сорока взорвется, закрыл дверцу и тронул машину. В конце концов, не на Сороке свет клином сошелся, можно заворачивать и к другим экскаваторам, да вот погрузка у них занимает больше времени. Пробовал Попов — получается на целую ездку в смену меньше, а в месяц это сколько ездок? То-то и оно.
Пожалев, что поругался с отличным экскаваторщиком, Сашка рассердился и на себя, а потому дал полный газ, чтобы, кстати, наверстать на подъеме время, упущенное на мечтания о машине, моторке и Анке. Выхоленный Поповым мотор беспрекословно взял заданную скорость, уверенно прошел поворот с подъемом, на котором другие едва тянули. Обойдя на серпантине одного из таких тихоходов, Сашка повеселел немного п подумал, что если при следующей ездке обойтись с Сорокой ласково, перекурить, то обиду можно и загладить. Сорока человек на ласку отходчивый.
За спиной в кузове громыхнуло. «МАЗ» дернулся.
Сашка понял, что это все-таки скатилась на дорогу глыба кимберлита, и выругался длинно и забористо, как это умел делать в очень трудные минуты ротный старшина Нечипоренко. Легче не стало. Пришлось остановить машину, выйти и посмотреть, как угораздило глыбе улечься на дороге. Загородила она проезд или, на Сашкино счастье, откатилась в сторону?
Попову повезло. Скатилась глыба хоть и неудачно, но по инерции отвалилась к обочине. Лежала она, собственно, за бровкой даже, никому не мешая. Но экскаватор вызвать следовало. Велик ли, мал ли кусок алмазоносной породы, место его в бункере обогатительной фабрики. Оттуда он пойдет в дробилки, грохоты и, обращенный в концентрат, поступит в рентгеновские или жировые аппараты, которые извлекут из него алмазы.