Одинокий всадник, проезжая по улицам, приветливо улыбался, отвечая на традиционное приветствие кулиаканцев. Он направился к центру города. Там в парке, перед собором святого Мигеля, в ожидании пяти часов — времени чая, парами и небольшими группками прогуливались состоятельные молодые люди, сеньориты в сопровождении мамаш, разодетые в павлиньи цвета сеньоры с детьми и гувернантками. Из-под крыши просторного киоска, установленного в центре парка, заставляя гулявших невольно повышать голос, неслись звуки духового оркестра жандармского управления. По улицам, окружавшим парк в разных направлениях, двигались экипажи и ландо.
Осмотрев собор и щедро раздав милостыню, Роке Лопес — а одиноким всадником был именно он — обратил внимание на оживление, возникшее среди гуляющих. Сеньора, вокруг которой собралось порядочно зевак, подняв над головой зонтик и отчаянно вертя им, громко говорила подруге: «Вон, вон, гляди! Вой экипаж… экипаж сеньора губернатора!»
Роке подошел поближе. Дон Франсиско Каньедо собственной персоной, оставив в экипаже своего секретаря, уселся на одну из скамеек парка. Проходившие мимо почтительно здоровались с ним, а он подчеркнуто вежливо им отвечал. Добродушный взгляд, кроткая улыбка и довольно приятное лицо не вызвали у Роке неприязни к тому, кто вел с ним беспощадную борьбу и отдал приказ расстрелять его без суда и следствия.
Губернатор поднялся со скамьи, и Роке подошел к нему.
— Добрый день, ваше превосходительство. Как вы себя чувствуете? — учтиво осведомился Лопес.
— Благодарю вас. Только мне сдается… мы не знакомы… — начал было губернатор Каньедо, но Лопес его перебил:
— Как же! Как же! Уверен, что вы обо мне знаете гораздо больше, чем я о вас и даже сам о себе.
— Странно! Но я знаю наверное, что мы с вами не встречались, — пожимая плечами и пристально разглядывая собеседника, сказал губернатор.
— Возможно, это и к лучшему, сеньор Каньедо, по я искренне рад нашему знакомству. — Роке вежливо приподнял свое харано.
Губернатор еще удивленнее пожал плечами и сел в карету. Роке подошел к порталу, где был привязан его конь, сел в седло, завернул за угол и у следующего перекрестка остановился. Там помещалась префектура. На террасе дон Фортунато де ла Вега, префект Кулиакана, беседовал с казначеем штата доном Габриэлем Пелаесом, который был крупнейшим «денежным мешком» на всем западе страны.
— Добрый день, сеньор префект! — приветствовал главу города Роке, соскакивая с лошади.
— Добрый, — ответил тот и, видя пыль па ботинках всадника, спросил: — Что, никак, издалека? Какие-нибудь неприятности?
— Ничего особенного, если не считать, что тут рядом я видел людей Роке Лопеса.
От одного упоминания этого имени казначей вздрогнул и глаза его забегали. Префект тут же отдал приказ дежурному полицейскому немедленно позвать жандармского начальника.
— Что, неужели вы видели его лично? Вы знаете его? — с явной тревогой в голосе спросил префект.
— Лучше, чем кто-либо.
— Однако… А вы-то кто сами такой?
— Я? Я и есть Роке Лопес, к вашим услугам. До встречи, сеньор префект, и передайте мой привет губернатору.
Широкая улыбка, выхваченный из кобуры револьвер, прыжок в седло и искры, посыпавшиеся из-под копыт лошади, на всю жизнь запомнились префекту Кулиакана, который не сразу пришел в себя. Когда же он расхрабрился, было уже поздно.
— За ним! В погоню! — Грозное приказание прозвучало как выстрел в воздух.
Изумленные очевидцы утверждали, что всадник, мчавшийся по улице в сторону главного тракта, громко и задорно хохотал.
По возвращении в Гуадалупе Роке узнал от Сильвии, что в селении Лас-Едрас власти готовят судебную расправу над местным учителем. Его обвинили в том, что Роке Лопес его друг и что учитель якобы долгое время укрывал Лопеса в сельской школе.
Роке попросил Анхеля Бонилью немедленно отправиться в Лас-Едрас и подробно разузнать обстоятельства дела. В сопровождающие он снарядил Баррасу, отчаянного и смышленого парня, хорошо знавшего всех в Лас-Едрас.
Бонилья быстро возвратился и сообщил, что дело серьезно, так как у обвинения имеются свидетели, которые утверждают, что видели учителя несколько раз вместе с Роке Лопесом. Суд над беднягой намечается на 27 января. По законам военного времени учителю грозил если не расстрел, то длительное тюремное заключение.
Роке немедленно отправил своего доверенного в Масатлан за адвокатом. Встретившись с ним на пути. Роке за приличную сумму выкупил у адвоката его бумаги и сам вместо него отправился в Лас-Едрас.
Местного учителя любили в селении, и поэтому небольшое помещение суда было битком набито народом. Судья с нетерпением ждал появления приехавшего специально из города адвоката. Единственная гостевая ложа была уже занята хефе политико председателем муниципалитета и членами их семей.
Адвокат появился в традиционной четырехуголке и черной накидке. Его встретил одобрительный гул публики. Твердая походка, уверенные жесты, мужественное лицо и пронзительный взгляд адвоката вселяли надежду на спасение учителя. Роке Лопес поздоровался с обвиняемым и довольно громко произнес:
— Если вы не возражаете, я выступлю в вашу защиту.
— Я ни в чем не виновен. Меня нечего защищать, и потом, я вас не знаю.
— В этом все и дело, — еще громче произнес Роке и поклонился судье: — Мы готовы, ваша честь.
Суд начался с принесения присяги. Судья восседал за столом в центре на высоком кресле. Справа от него находился представитель обвинения, слева на скамье, огороженной деревянной решеткой, понурив голову и уронив руки на колени, сидел учитель. Его охраняли два вооруженных жандарма.
— Прошу вас, ваша честь, — заявил Роке, когда окончилась церемония принесения присяги, — ведите дело так, как будто меня здесь нет. Я не стану задавать никому никаких вопросов. Лишь воспользуюсь словом в самом конце, и речь моя будет предельно краткой, смею вас заверить.
Судья не понимал, к чему клонит приехавший из города молодой юрист, счел его предупреждение за чудачество и повел дело решительно.
После того как перед учителем было выдвинуто обвинение и перед судьей прошли один за другим четыре свидетеля: два состоятельных крестьянина — владельцы соседних ранчо, женщина, проводившая целые дни в церкви, и всем известный, в прошлом проторговавшийся мелкий коммерсант, а ныне беспробудный пьяница, судья спросил учителя:
— Теперь вы, надеюсь, признаете себя виновным в преступлении против государства, выразившемся в активной поддержке бандита Роке Лопеса.
— Нет! — решительно ответил учитель. — Нет! В который раз говорю вам: я никогда — и теперь вижу, что к сожалению, — не только не помогал, но и никогда не видел Роке Лопеса в глаза.
— Да, конечно, позвольте, ваша честь! — Роке поднялся и повернулся и полоборота к публике.
От его взора не ускользнуло то обстоятельство, что в задних рядах зрители зашептались между собой, кивая в его сторону.
— Сеньор судья, вы только поглядите внимательней на обвиняемого, и вы поймете, что величайшим преступлением будет незаслуженное осуждение ни в чем не повинного человека. Не станем сейчас говорить о том, сколь преступны те, кто знакомы с Роке Лопесом, не станем обсуждать и сомнительности свидетельских показаний, хотя вы очень скоро, сеньор судья, убедитесь сами, что свидетели раньше, как и обвиняемый, никогда в своей жизни не видели Роке Лопеса. Я призываю вас, сеньор судья, лишь еще раз внимательно поглядеть на хорошо вам известного учителя. Посмотрите, сколь искренно выражение его лица. Мы все это видим. Вес мы видим на его лице то же удивление, что и на лицах хефе политико, председателя муниципалитета, — Роке Лопес жестом указал на ложу, — на лицах членов их семей. По выражению лица моего подзащитного — бедного, скромного учителя и беспредельно честного человека, как, кстати сказать, и по выражению вашего лица, сеньор судья, не трудно сделать безошибочное заключение, что местный учитель видит меня в первый раз. Вот почему я отказался вчера от предварительной встречи с моим подзащитным. Согласитесь, что обвиняемый, свидетели и вы, сеньор судья, видите меня впервые.