— Оставьте это, — сказал Диско, хоть никто и не думал трогать эти предметы. — Я бы на борт и спички Эбишая не взял. Ко дну пошла. Похоже, что конопать выпадала у нее целую неделю, но никто и не подумал выкачать воду. Вот еще одно судно погибло оттого, что экипаж был пьян.
— И слава богу! — сказал Длинный Джек. — Если бы они были на плаву, нам бы пришлось брать их к себе.
— Я тоже об этом думаю, — произнес Том Плэтт.
— Погиб, погиб! — сказал кок, вращая глазами. — И унес с собой свое невезение…
— Надо порадовать других рыбаков, когда их увидим. А? Что? — сказал Мануэль. — Когда идешь по ветру, как он, а швы вскрываются… — Он лишь безнадежно развел руками.
Пенн сидел на крыше рубки и рыдал от ужаса и жалости. До Гарви еще не дошло, что он видел смерть в открытом море, но чувствовал он себя очень скверно.
Дэн снова влез на мачту, и, прежде чем туман опять опустился на воду, Диско привел шхуну к тому месту, откуда были видны буйки их переметов.
— Видишь, как быстро все здесь случается, — только и сказал он Гарви. — Поразмысли над этим хорошенько, юноша. А всему виной спиртное.
После обеда волны улеглись, и можно было удить прямо с палубы. На сей раз Пенн и дядя Солтерс очень усердствовали. Улов был хороший, а рыба крупная.
— Эбишай и впрямь унес с собой неудачу, — сказал Солтерс.
— Ветер не переменился и не усилился. Как насчет перемета? Терпеть не могу предрассудков. — Том Плэтт требовал вытащить перемет и бросить якорь в другом месте. Но тут вмешался кок:
— Счастье переменчиво. Вот увидишь. Я-то знаю.
Эти слова так подзадорили Длинного Джека, что он уговорил Тома Плэтта отправиться с ним вместе и проверить перемет. Им предстояло втаскивать перемет на борт лодки, снимать рыбу, снова наживлять крючки и опять сбрасывать перемет в воду, что немного напоминает развешивание белья на веревке. Работа эта кропотливая и опасная, так как длинная, тяжелая леса может в мгновенье ока опрокинуть лодку. И у всех на борту шхуны отлегло от сердца, когда из тумана до них донеслась песня «А теперь к тебе, капитан». Тяжело груженная лодка скользнула к борту, и Том Плэтт крикнул, чтобы Мануэль вышел к ним на подмогу.
— Счастье и впрямь переменчиво, — сказал Длинный Джек, кидая вилами рыбу на палубу, в то время как Гарви дивился, как перегруженная лодка не пошла ко дну.
— Сначала шла одна мелочь. Том Плэтт хотел было отбуксировать перемет, но я сказал: «Я — за доктора, он видит насквозь». И тут пошла крупная рыба. Пошевеливайся, Мануэль, тащи бадью с наживкой. Сегодня нам повезет!
Рыба жадно бросалась на крючки, с которых только что сняли ее собратьев. Том Плэтт и Длинный Джек двигались взад и вперед по всей длине перемета, нос лодки оседал под тяжестью намокшей лесы с крючками. Рыбаки отряхивали с лесы «морские огурцы», которые они называли «тыквами», оглушали пойманную рыбу ударом о планшир, снова насаживали крючки и до сумерек нагружали рыбой лодку Мануэля.
— Не станем рисковать, — сказал затем Диско, — пока он не сел на дно. Шхуна Эбишая не погрузится еще неделю. Вытаскивайте лодки. Чистить рыбу будем после ужина.
Чистка удалась на славу: несколько китов-касаток приняли в ней участие. Работали все до девяти, а Диско тихо посмеивался, глядя, как Гарви бросает выпотрошенную рыбу в трюм.
— Слушай, ты так разошелся, что тебя не остановишь, — сказал Дэн, когда взрослые ушли в каюту, а мальчики принялись точить ножи. — И море сегодня разгулялось, а ты словно в рот воды набрал.
— Некогда было, — ответил Гарви, пробуя лезвие ножа, — А вообще-то шхуну кидает вовсю.
Маленькая шхуна так и плясала среди серебристых волн. Пятясь с притворным удивлением при виде натянутого каната, она вдруг прыгала на него, как котенок, и тогда вода с грохотом, подобным пушечному выстрелу, врывалась в клюзы. Покачивая головой, она словно говорила: «Жаль, но я больше не могу оставаться с тобой. Мне надо на север», — и отскакивала в сторону, застывала неожиданно и сокрушенно скрипела всеми снастями. «Так вот что я хотела сказать…» — начинала она с важным видом, как пьяный, обращающийся к фонарному столбу, но не договаривала (естественно, что разговаривала она жестами, как немой), потому что вдруг начинала суетиться, будто щенок на поводке, или неловкая всадница на лошади, или курица с отрезанной головой, или корова, ужаленная слепнем. И все это зависело от капризных волн.
— Смотри-ка что выделывает! Прямо как в театре!
Шхуна повалилась набок, взметнув углегарем. «Что до меня… то… свобода или… смерть!» — как бы говорила она.
Оп-ля! Она с напыщенным видом присела на лунной дорожке с церемонным поклоном, но все испортил штурвал, вслух прокряхтевший что-то при этом.