Они потянули вдвоем, при каждом обороте крепя леску, и на поверхность грузно выплыло что-то тяжелое.
— Везет тебе! Тянем-потя…
Его крик перешел в вопль ужаса, который одновременно издали оба мальчика. Из моря показалось… тело французского рыбака, похороненного два дня назад. Крючок зацепил его под мышкой, и его голова и плечи стояли, покачиваясь над водой. Его руки были прижаты к бокам, а лицо… лица не было. Мальчики попадали на дно лодки и боялись двинуться с места, пока эта ужасная вещь покачивалась на укороченной леске рядом с лодкой.
— Течение… Это течение его пригнало, — дрожащими губами сказал Гарви, пытаясь расстегнуть пояс.
— О боже! О Гарв! — стонал Дэн. — Быстрее! Он за ним пришел… Отдай ему! Сними пояс…
— Не нужен он мне! Он мне не нужен! — закричал Гарви. — Я- я не могу найти пряжку…
— Быстрей, Гарв! Он на твоей леске…
Гарви сел, чтобы легче было расстегнуть пояс, глядя на голову без лица и со струящимися волосами.
— Он еще наверху… — прошептал он Дэну, а тот вытащил свой нож и перерезал леску. Гарви тут же швырнул пояс далеко за борт.
Покойник, булькнув, погрузился в воду, а Дэн с лицом белее тумана осторожно встал на колени.
— Он за ножом приходил. Это точно. Я видел, как одного такого вытащили сетью, но тогда мне было не так страшно. А этот ведь специально пришел…
— Зачем, зачем только я взял этот нож! Он тогда бы на твоей леске оказался…
— Какая разница… Мы оба так перепугались, что постарели лет на десять… О Гарв, ты видел его голову?
— Еще бы. И никогда этого не забуду… Но послушай, Дэн, все произошло случайно. Это течение виновато.
— Течение! Он за ножом приходил, Гарв. Сам посуди, его бросили в воду милях в шести к югу от флотилии, а мы сейчас в двух милях от той шхуны. Мне сказали, что его обмотали куском якорной цепи.
— Интересно, что он натворил этим ножом… там, на французском побережье.
— Что-нибудь плохое. Он, наверно, будет носить его до судного дня, а потом… Что ты делаешь с рыбой?
— Выбрасываю за борт, — ответил Гарви.
— Зачем? Нам же ее не есть.
— Все равно. Пока я снимал пояс, мне пришлось смотреть ему в лицо. Свой улов можешь оставить. А мой мне ни к чему.
Дэн промолчал, но рыбу свою все-таки выбросил.
— Пожалуй, лучше поостеречься, — пробормотал он наконец. — Отдал бы свои деньги за месяц, только бы этот туман поднялся. В тумане такое случается, чего в ясную погоду и не представишь — разные там привидения, водяные… Знаешь, а хорошо, что он приплыл, а не пришел по воде. А ведь мог и прийти…
— Перестань, Дэн! Он сейчас как раз под нами. Как бы я хотел быть на шхуне, пусть даже от дядюшки Солтерса попадет.
— Нас скоро начнут разыскивать. Дай-ка мне дудку. — Дэн взял оловянный рожок, но дуть в него не стал.
— Давай, давай! — торопил его Гарви. — Не оставаться же здесь на ночь.
— Ну да, а вдруг этот услышит… Мне один рыбак рассказывал, что он как-то ходил на шхуне, на которой боялись созывать лодки рожком, потому что ее бывший шкипер напился и утопил своего юнгу, и с тех пор этот юнга подплывает к самому борту и кричит вместе со всеми: «Лодка, лодка!»
— Лодка! Лодка! — раздался приглушенный туманом голос.
Ребята попадали на дно, а рожок вывалился у Дэна из рук.
— Постой! — воскликнул Гарви. — Да это же наш кок.
— И чего это меня угораздило вспомнить эту дурацкую басню, — проворчал Дэн. — Конечно, это доктор!
— Дэн! Дэнни! Ау-у-у, Дэн! Гарв! А-у-у, Гарви!
— Мы здесь! — закричали оба мальчика. Они услышали стук весел, но блестящее и вспотевшее лицо кока увидели, только когда он выплыл прямо на них.
— Что стряслось? — спросил он. — Дома вам попадет.
— Только этого нам не хватало. Мы тут мучаемся, а они… — сказал Дэн. — Домой бы добраться, а там будь что будет. Ну и в компанию мы попали, док.
И он рассказал коку, что с ними приключилось.
— Точно! Он за своим ножом приходил. — Это было все, что сказал потом кок.
Никогда прежде маленькая, качающаяся «Мы здесь» не казалась им такой по-домашнему уютной, как теперь, когда кок, родившийся и выросший в туманах, подвез их к ее борту. Из рубки лился теплый, приятный свет, а из камбуза до них донесся привлекательный запах еды; голоса Диско и всех о. стальных — все были живы и здоровы — звучали божественно, хоть все они обещали задать им основательную трепку. Но кок оказался великим мастером стратегии. Он не стал поднимать лодку на борт, пока не поведал им о приключениях мальчиков, а Гарви он отвел роль талисмана, который способен спасти от любых напастей. Так что в конце концов мальчиков приняли на борт как настоящих героев и вместо обещанной трепки их со всех сторон засыпали вопросами. Малыш Пенн произнес целую речь о вреде предрассудков; но общественное мнение выступило против него и за Длинного Джека, который почти до полуночи сыпал устрашающими историями о привидениях. Под их-то влиянием никто, кроме Солтерса и Пенна, и словом не обмолвился об «идолопоклонничестве», когда кок поставил на доску зажженную свечу, положил на нее кусок замешенного на воде теста, насыпал щепотку соли и опустил доску на воду со стороны кормы на случай, если француз не успокоился. Свечку зажег Дэн, потому что пояс купил он, а кок бормотал заклинания до тех пор, пока прыгающий язычок пламени не исчез вдали.