Вот наконец и долгожданный дворец. От волнения у Гмелина замирает дыхание, но он берет себя в руки.
Аппартаменты императрицы. Ученый склоняет голову.
— Так это вы? — говорит ему полная и величественная женщина, неожиданно появившаяся из-за портьеры. — Наслышаны мы о вас, батюшка, наслышаны! Так вы, значит, собираетесь дать описание земли нашей? Похвально. И я и мой сын науку почитаем. От сего предмета и государству и людям польза немалая.
— Я счастлив, ваше величество. Долгие годы... — Гмелин хочет еще что-то сказать, но, взглянув на государыню, теряет дар речи. Быть может, зачитать прошение? В нем все указано: необходимость географической науки, обширность государства нашего. Еще со времен Ермака составлялись «скаски» и челобитные разными землепроходцами. Казаки, солдаты, служилые люди на свой страх и риск отправлялись в неизведанные земли. Многими из них, такими, как Семен Дежнев да Иван Москвитин, обширные земли пройдены. А ныне необходимо создать описание земли Российской, а то бог знает по каким книгам дети учатся. Ибо, как говорил знаменитый историк и географ Татищев, «понеже оные частью неполны, частью неправдами и поношениями наполнены, их переводить или в школах употреблять более вреда, нежели пользы».
Гмелин опускает глаза, старается скрыть улыбку. Он вспомнил, как недавно сам инспектировал одну гимназию. На вопрос учителя, где Черное море, ученик ответствовал: «Там, где земля черная». И указал на Малороссию.
Екатерина приходит ему на помощь:
— Так что вы сказали, сударь?
— Простите, ваше величество. Еще будучи студентом, я мечтал о путешествии, ради сего упорно учился...
— И вот ваша мечта исполнилась. Не так ли? — Государыня милостиво кивает ему, но в ее голосе звучат нотки недоверия. — А вы знаете, одного желания мало. К сему необходим опыт. И насколько я полагаю, его у вас пока мало.
Профессор снова теряется. Надо пояснить государыне. Сказать, что у него все продумано, что на основе предложения Ломоносова ныне он, Гмелин, и Паллас написали инструкции для двух экспедиций. После обсуждения в Академии решено было составить одну общую «Инструкцию для отправленных от Императорской Академии в Россию физических экспедиций».
Ученый с поклоном протягивает императрице бумагу, и она не торопясь читает:
«Изыскания и наблюдения разъезжающих испытателей натуры касаться должны вообще до следующих предметов, а именно:
1. До естества земель и вод, которые на пути найдут.
2. До избрания, по которому каждая необработанная земля или ненаселенное место уповательно с пользою назначено быть может к хлебопашеству всякого рода хлеба, к сенокосам, лесным угодьям...
3. До экономии населенных мест...
4. До описания особливых болезней, в той стране обыкновенно случающихся...
5. До размножения и исправления скотных заводов, а особливо для шерсти...
6. До употребления способов, как ловить рыбу вообще, так до звериных промыслов...
7. До изобретения полезных родов земель, солей, каменных угольев...»
Не дочитав инструкции, Екатерина возвращает ее Гмелину:
— А я вижу, вы русский язык отменно выучили.
— Как же? — Профессор говорит теперь горячо: — Россия — моя вторая родина. Она дает мне честь и славу. Могу ли я на чужом языке изъясняться?
— Правильно. — Екатерина одобрительно улыбается. — Вот мы с вами немцы, а толкуем по-русски. Почему? Поняли?
Гмелин кивает и кланяется.
— Так куда думаете путь держать?
— Вначале Тверь, Москва, Воронеж... потом Астрахань и Персия.
— Персия, — задумывается Екатерина, — Персия... Туда вам еще рано. По России вначале. А там посмотрим. Даст бог, дадим свое соизволение...
Государыня исчезает так же внезапно, как и появилась.
Вскоре после разрешения императрицы и Петербургской Академии в 1768 году профессор Самуэль Георг Готлиб Гмелин отправился в путешествие.
Гмелин ехал из Петербурга через Новгород, Старую Руссу, Валдай, Вышний Волочек и Тверь до Москвы. От старой столицы — через Тулу и Липецк до Воронежа. Из Воронежа — по левому берегу Дона к Волге. Там вниз по матушке-Волге до торговой рыбной Астрахани. А от Астрахани до Персии — рукой подать.
В Воронежской губернии ученый сделал весьма важное открытие. В просторных и безлюдных степях, которые занимали здесь большое пространство, экспедиция повстречала табун диких лошадей. «Крупноголовые дикари» эти вытаптывали и поедали посевы, поэтому крестьяне вели с ними постоянную борьбу, устраивали облавы. В одной из таких грозных облав путешественник принял участие и в своих записях дал подробное описание дикой лошади: «Дикая лошадь ростом ниже домашней, имеет крупную голову, длинные уши и короткую гриву. Шерсть ее мышиного цвета. Бегает она с несказанной скоростью, стадом предводительствует жеребец. Пойманная лошадь трудно приручается к домашним работам. Тяжело переносит неволю и часто погибает, не прожив и года».
Однако на дальнейшее путешествие было необходимо разрешение императрицы. И Гмелин вновь обратился к государыне:
«Имею я счастье первую часть моего путешествия повергнуть к стопам Вашим. Через сии труды надеюсь я показать, что я по ревности моей старался всевозможным образом соответствовать намерению и повелению Императорской Академии, равномерно и моей должности. Но сходство мест, через которые я проезжал, малую подает надежду к многоразличным открытиям. Важнейшие новости уповаю впредь сообщить: особливо, чтобы Ваше Императорское Величество всемилостивейше соблаговолили дозволить мне, чтоб на текущий год объехать западный берег Каспийского моря даже до внутренних пределов. Там я надеюсь открыть неизвестные чудеса естества.
История света прославляет уже теперь имя Вашего Императорского Величества, которое в летописях естественной истории столь же будет бессмертно».
Императрица соизволила дать разрешение, и в 1770 году 8 июля путешественник, с помощью графа Орлова экипировав экспедицию, двинулся в Персию.
Итак, Дербент. Дербент — это уже Персия, загадочная, неведомая страна. Названия ее городов и провинций напоминают названия сказочных цветов, фруктов. Ширван, Дербент, — кажется, слова эти имеют запах. Впрочем... Гмелин оглядывается. И правда, в его каюте цветы. Ширванский хан Фет Али прислал их ему в подарок.
— Шлюпка подана! — с этими словами в каюту входит Охотников.
Гвардейский поручик, он недавно пристал к экспедиции. Знакомые Гмелина очень просили за него. Поручику необходимо было срочно покинуть столицу: любовь, дуэль... Начальник экспедиции пожалел молодца.
— Зачем спешить, Самуэль Готлибыч, авось не на пир, — успокаивает Охотников.
— Кто знает, сударь!
Гмелин торопливо собирает книги и невзначай задевает букет. Алые лепестки, вспорхнув словно бабочки, опускаются на сюртук.
Они выходят на палубу: наконец-то Гмелин увидит персидский город, волшебные дворцы, сады, мавзолеи. Но постепенно радость путешественника гаснет: мрачные башни предстают перед ним, а над башнями и толстой крепостной стеной — горы и серое небо.
Гмелин не спеша обирает с сюртука лепестки, припоминает: «Дербент город каменный, белый. И того города Дербеня, море огорожено каменными плитами, и тут лежат мученики. А басурманы сказывают, что русские и кто ни ездит, ходят к ним прощаться».
Когда-то эту бумагу Гмелин нашел в государственном архиве среди древних пожелтевших фолиантов. В свое время она весьма его поразила. И теперь вновь при виде сих каменных развалин он вспомнил: «Ходят к ним прощаться»...
— Прощаться, — повторяет Гмелин. — Видно, надо проститься с мечтами о прекрасной Персии.
Ученый грустно улыбается. Так же грустно будет он улыбаться, пробираясь по узким и грязным улочкам города. И совсем печально улыбнется в ханском дворце.
Да, ханский дворец походит на волшебный корабль, но чем пышнее дворец, тем беднее кажется остальной город.
Ничто не может потревожить покой хана. Владыка полудремлет. Длинная, изогнутая, как змея, трубка с кальяном дымится в его зубах. Тряхнув головой и прогнав на миг дрему, он с трудом приподнимает синеватые, мглистые веки.