Выбрать главу

— А с этой… разноязычной речью он связан не был?

— Не думаю… Во всяком случае, никаких сигналов ни по каким каналам не поступало. На работе — скрупулезно честный и хозяйственный. Отчетность в ажуре, ни о каких «левых» сделках никто не слышал. Словом, и мне и остальным казалось, что с ним и в самом деле произошел психический срыв — у контуженных это, к сожалению, бывает. Либо… Либо следствие, и я в том числе, допустило некий просчет. Иначе мы бы не ехали на место преступления вторично.

— Вы его биографию вглубь копали?

— Из крестьян, призван в сорок первом, на следующий год, раненным, попал в плен, бежал, жил в приймаках на оккупированной территории: плохо заживала рана. Потом, опасаясь угона в Германию, ушел в леса, вступил в партизанский отряд и после встречи с Красной Армией стал командиром отделения, потом старшиной. Остался на сверхсрочную, но заболел и уволился. Поскольку родных у него нет, осел в нашем городе. Все логично.

— Пожалуй…

22

Машина свернула с шоссе, промчалась по гравийке, потом выехала на проселок, огибающий теперь не новые, а просто добротные совхозные постройки. Радкевичиус показал на разросшийся кустарник:

— Вот здесь все и произошло.

Грошев вышел из машины, и дисциплинированный шофер немедленно развернул машину. Николай молча смотрел на разросшиеся кусты сирени — уже мелкой, вырождающейся и дичающей. Не с этих ли кустов была сорвана та ветка сирени, что искали жулики?

— Здесь тоже были хутора?

— Да… И овчарня стоит на месте хутора. И там… И во-он там. В начале и в конце войны здесь шли тяжелые бои, часть хуторов сожгли и сровняли с землей еще в те годы.

— А почему же совхоз не корчует заросли? Неужели ему не нужна пахотная земля?

— Поначалу боялись снарядов и мин, потом саперы проверили, но ведь здесь масса окопов, воронок. Вручную не сделаешь, а техники было маловато. Стали использовать места под выпасы — потому и овчарня на этом месте. Сейчас техники много, будут и корчевать и окультуривать.

Опять все правильно. Волосов мог приехать сюда потому, что его здесь, как говорят фронтовики, убивали. Память сердца, память о незабываемых днях и переживаниях…

Но тогда не совсем понятно поведение сторожа. Он знал, что сюда приезжают фронтовики. Что же его могло удивить в поведении человека, который хотел побыть на месте прежних боев в одиночестве и заново пережить многое, что было в его жизни? Почему сторож стал следить за Волосовым? Что ему показалось подозрительным?

— Скажите, Петрявичкаус местный?

— Да, с этих хуторов.

— Во время войны был в оккупации?

— Да…

— А где задержали Волосова? На месте преступления?

— Нет. Отсюда он уехал в порт, но предварительно заехал домой. А задержали его уже по дороге в Белоруссию.

— Это не показалось странным?

— Наоборот. Если бы он был полностью вменяемым, он бы сразу удрал, замел следы. Или остался бы дома и постарался создать себе алиби. Ведь он знал, что свидетелей не было. А он заехал домой, взял портфель с запасными частями и, конечно же предполагая, что его будут искать хотя бы потому, что он исчез, несколько дней оставался в порту. Согласитесь, что поведение для вменяемого преступника довольно странное.

— А что, подозрение сразу пало на Волосова?

— Нет, конечно. Снимали слепки следов, автомобильных шин и обуви преступника, опрашивали возможных свидетелей — кстати, кто-то видел проезжавшую «Волгу», — и так постепенно сомкнулся круг. И только после проверки нескольких версий вышли на Волосова.

— Как видите, он мог знать об особенностях розыска и знать, что несколько дней он может действовать безнаказанно. Он сразу сознался в преступлении?

— Нет… Поначалу темнил. Возможно, это повлияло на приговор. Мне кажется, что суд не слишком поверил в его контузию.

— Я тоже не очень верю, хотя и не исключаю контузии… Мне начинает казаться, что у Волосова был какой-то свой, очень важный и, возможно, дальний прицел. Хотя, подчеркиваю, вполне допускаю, что убивал он сторожа, может быть, и в состоянии некоего помрачения рассудка. Потому что при любых вариантах ему, пожалуй, не следовало бы этого делать.

— А если сторож увидел нечто для него опасное?

— Сторож остался жить и, как выяснилось, ничего опасного ни для себя, ни для Волосова не увидел. Согласен с вами, мог увидеть. Но и в этом случае Волосов мог попытаться обмануть его бдительность, создать свою легенду и, только убедившись, что сторож не поверил, — убить его. Так что и некоторое помрачение ума не исключается.

— Может быть, и так… — согласился оперативник. — Но мы тогда смотрели на дело несколько с иной стороны.

— Попробуем посмотреть на него с новой…

23

Позже Грошев побывал в домике Волосова и поговорил с его соседкой. Она добавила только один маленький штришок к его характеру. Волосов не надеялся на свою память. Он всегда все записывал: приходы, расходы, что нужно сделать, с кем и о чем поговорить.

— Наверное, он и портфель взял с собой потому, что в нем были нужные записи…

— Что вы! Он в нем хранил всякие там лампочки, пружинки, резинки… Не знаю уж и что. Я еще говорила — не жалко такую дорогую новую вещь пускать под всякие железки? А он говорил, что эти железки ему дороже портфеля.

Для психологии автолюбителя это самый правильный ответ. И то, что, собираясь в дальнюю дорогу, он взял с собой запасные части, именно мелочи, которые могут неожиданно выйти из строя и которые не так-то легко найти в магазинах, и то, что дорогой портфель казался дешевле автомобильных мелочей.

— У него кто-нибудь из друзей бывал?

— Редко… Так кто, по работе…

— А военные?

— Да нет вроде… Хотя, это уж как его посадили, приходил тут один, подполковник, что ли… Все интересовался, не осталось ли что от машины. Может, дескать, какие-нибудь запасные части.

— А какой он из себя?

— Приметный такой мужчина. Глаза острые, а сам такой… поджарый.

Сдерживая волнение, Николай сердито подумал:

«Это Тихомиров. И он интересовался чем-то относящимся к машине».

— Части нашлись?

— Нет. Он же все с собой забрал.

— А что же подполковник?

— Пожалел да и ушел.

— Волосов переписывался с кем-нибудь?

— Писем, кроме служебных, я не видела. А телеграммы он получал. Чаще вечером или ночью. Потому и знаю, что стучали. Да меня об этом уж спрашивали.

— После этих телеграмм он, может быть, выезжал или менялось его настроение?

— Выезжать — не помню. Он часто выезжал кататься. Машина-то своя. А вот что изменялся — так это верно. Становился веселым. Говорил, что старые сослуживцы не забывают, а то живешь бобыль бобылем…

— У него не было знакомых женщин? И жениться он не собирался?

— Точно не скажу, но, думается, последнее время, перед тем как с ним это случилось, собирался… Стал спрашивать у меня о вдовушках, костюмы купил, электрическую бритву. Раньше он редко брился, бороденка у него реденькая, белесая. А тут — каждый день зажужжал. И рубашки стал белые носить.

Опять все правильно и все по-человечески…

Поскольку самой артели уже не существовало — ее сменил промкомбинат, то сослуживцев Волосова найти в выходной день не удалось, и Николай поехал на хутор сторожа Петрявичкауса. Там жил его сын, механизатор, с семьей.

— Отец объяснил, что пошел за человеком потому, что видел эту белую «Волгу» несколько раз. И каждый раз она подъезжала к лощине с разных сторон, как будто кружила вокруг да около.

Пожалуй, это могло вызвать подозрения у сторожа, да еще скучающего у тихой овчарни, и заставить его проследить за незнакомцем.

— Отец считал, что это кто-то из фронтовиков ищет забытую могилку или свой окоп — такое часто бывает в наших местах. Вот он и пошел, чтобы помочь. Он ведь всю войну здесь был, он и хоронил убитых, и окопы заравнивал.

Похоже, что Волосов тоже искал что-то… Это, пожалуй, совсем странно. Но что?

— Скажите, а во время оккупации здесь ничего приметного не случалось?