Лес зашумел. Порыв ветра нахохлил верхушки деревьев. Капли-разведчики зашипели на углях костра, который они только успели развести, а затем тугой парус дождя хлестнул ребят. Так и не добежав до замка, они нырнули под зеленый шатер развесистого дерева.
Димка снял куртку комбинезона, набросил ее на худенькие плечи девочки. Птица благодарно приникла к нему — маленькая, вздрагивающая от прямых попаданий крупных капель и вовсе не похожая на могущественного пришельца из других звездных миров… Ее пахучие волосы щекотали Димке лицо, и он при всем желании не смог бы сейчас объяснить, что с ним творится. Хотелось петь, а он таил дыхание, неведомая сила подмывала ринуться навстречу косым струям дождя, а он боялся сделать движение.
Минут через десять дождь утих так же внезапно, как и начался. Между деревьями клубился туман, а в растормошенном озере опять плескалась среди волн солнечная чешуя.
— Дима! Какая радуга!
Птица побежала к озеру, подпрыгивая и крича что-то гортанное. Невесть откуда зазвучала музыка. В ней еще продолжался короткий ливень, тревожно шепталась листва, но ветер крепчал, снова раздувал костер дня. А девочка танцевала. Среди озера, в туче брызг, в блестках света, в серпантине несмелой радуги.
Когда Птица вернулась на берег, глаза ее были чуть-чуть виноватые.
— Прости меня. — Девочка подняла с земли мокрую куртку, отряхнула ее. — Я не должна так делать. Самой веселиться — нечестно. Мы друзья — и все радости пополам.
— Что ты, Птица. Я ни капельки не обиделся. Ты была такая красивая… Так танцевала…
— Мне сегодня что-то не сидится. — Девочка вздохнула, лукаво покосилась на Димку. — А тебе?
И вдруг…
Взгляд ее устремился куда-то вверх, за пределы искусственного неба, даже еще дальше — вряд ли в такие глубины заглядывал когда-нибудь человеческий глаз. Но самое странное было в том, что Птица прислушивалась, словно из бездны космоса к ней кто-то безмолвно обратился или позвал ее. Лицо девочки мгновенно потускнело, брови упрямо сдвинулись.
— Да! Я так захотела! Все равно убегу! — гневно крикнула она.
Озадаченный Димка робко тронул ее плечо.
— Ты с кем говоришь? С братьями, что ли? Мысленно?
Птица отвернулась, всхлипнула.
— Я обманула тебя, Дим. — Голос девочки дрожал и срывался. — Мы не путешественники, мы самые обыкновенные… беглецы. Понимаешь, дома то нельзя, это нельзя, так не делан, этак не делай. Вот мы с братьями и удрали…
— Что же ты плачешь, Птица? — удивился Димка. — Удрали так удрали. Ну, поругают. Думаешь, у нас ребята не удирают?
— Отец, — вновь всхлипнула девочка. — Он очень рассердился. Летит уже сюда, за нами.
Она заспешила, бросив тревожный взгляд в сторону замка.
— Надо собираться… Только ты не грусти. Слышишь, Дим. Раз я пообещала, значит, обязательно прилечу еще.
«Вот и все! — У Димки перехватило дыхание то ли от обиды, то ли от нежданной горечи. — Как же я — то теперь?»
— Дим, ты скажи своим, чтобы они отъехали от Купола, ладно? А то отец очень сердится… Ну, не смотри на меня так, пожалуйста.
Девочка вдруг привстала на цыпочки, быстро провела рукой по его лицу. Потом она отступила на несколько шагов и прощально махнула рукой. Ее очертания задрожали, расплылись. На том месте, где только что стояла Птица, жарко полыхнуло огнем.
Гарибальди заглушил мотор, открыл дверцу вездехода. Они выпрыгнули на чистый скрипучий наст, потоптались чуть, а затем, не сговариваясь, повернулись к югу, в сторону Купола. Там, наверное, вовсе забыли о своей «светомаскировке» — в бесконечной снежной степи «палатка» светилась желто и ярко.
— Чудную ты историю рассказал, Дмитрий Егорович. — Академик легонько подтолкнул Димку локтем. — Ой, чудную! Пришельцы — сорвиголовы, беглые проказники. Плюс ко всему, наверное, двоечники. Если, конечно, у них ставят отметки.
Дальнейшее произошло за какие-то считанные минуты. Внутри Купола вдруг засияло голубое пламя. На его фоне на мгновение четко проявились силуэты деревьев, контуры башен замка. Проявились — и исчезли. Потом пламя коснулось «стен» Купола — и Купол тоже исчез.
— Рассерженный родитель уничтожает следы пребывания своих непослушных отпрысков на Земле, — улыбнулся Соболев.
В завьюженной, сразу потускневшей дали, как бы подтверждая слова Соболева, вдруг раздался обиженный рев.
— Надеюсь, у твоей Птицы голос более мелодичный? — Академик хитро взглянул на Димку.