«Трое все же еще осталось, — подумал он. — Но я — то сделал все, что мог…»
Он не слышал, как кричал Мещерский солдату:
— Что ты там возишься? Спускайся немедленно вниз!
— Кутякова ранило, ваше благородие, — оправдывался солдат.
— А я говорю, брось его! — приказывал Мещерский. — Коней лови! Коней давай!
— Помереть он может, ваше благородие, — все еще медлил солдат.
— Да понимаешь ли ты, дурья башка, что уйдут беглецы!
Солдат бросил раненого и побежал за лошадьми. А Мещерский, взяв винтовку на перевес, пошел к Прозорову.
Глава 20
За перевалом коням сразу стало легче, и они пошли быстрее. Теперь их надо было больше сдерживать, чем погонять. Ашот, стоя в двуколке, натягивал вожжи. Женя поддерживала его, чтобы он не вылетел на поворотах. Сурен, зажимая рану рукой, полузакрыв глаза, лежал на дне двуколки. Его знобило. Женя всхлипывала и нет-нет мельком оглядывалась назад. Но за перевалом уже ничего не было видно. Ашот как мог успокаивал ее и все время повторял:
— Какой человек твой дедушка! Он как наш командир Пашков. Мало таких на свете!
Двуколка была уже где-то на середине спуска, когда впереди вдруг появились трое на конях. Первой их заметила Женя.
— Кто это? — испуганно спросила она.
Ашот пригляделся. Всадники были вооружены. Но одеты они были по-разному. И это его успокоило. Белые все носили одну форму. А красноармейцы еще довольно часто одевали то, что у них было: и гимнастерки, и куртки, и френчи, и кителя. Но больше всего его успокоил остроконечный шлем на голове у одного из всадников. Это была знаменитая буденовка…
— Это наши, — уверенно ответил Ашот. И не сдержал радости: — Красные!
Не только люди увидели людей. Но и кони коней. И помчались навстречу друг другу еще быстрее. А приблизившись, начали осаживаться и, охотно повинуясь Ашоту, совсем остановились возле своих собратьев.
— Кто такие? — с любопытством разглядывая Ашота и Женю, спросил красноармеец в буденовке.
— Свои мы. Неужели не видишь? — удивился Ашот.
— На лбу у вас не написано, — усмехнулся красноармеец. — А еще там кто?
— Тоже наш, — ответил Ашот.
— Он ранен. Ему срочно нужно помочь, — добавила Женя.
Красноармеец быстро соскочил с коня и заглянул под тент.
— Кто же его так? — увидев окровавленного Сурена, спросил он.
— Белые за нами гонятся, — объяснил Ашот. — И вообще, мне к командиру вашему скорее надо. У меня донесение к нему!
— Донесение? — переглянулись красноармейцы. — А как же вы ушли от белых?
— Дедушка там на перевале отстреливается, — снова всхлипнула Женя. — Вы бы помогли ему…
— Что ты, дорогой, ишака за хвост тянешь? Мы из Благодати вырвались. Там люди в горах гибнут. А ты тут разговорами занимаешься! — рассердился на красноармейца Ашот.
— Подожди, парень. Дай разобраться, что к чему, — остановил Ашота другой красноармеец. — Говоришь, вы из Благодати?
— Да! Справка тебе нужна? На! — еще больше разошелся Ашот. Он спрыгнул на землю, задрал рубашку и показал бойцам свою спину. — Читай, если грамотный! Читай!
— Хорошо, парень, — сразу смягчился боец. — Мы ведь тут тоже не цветочки нюхаем. Белых на перевале много?
— Было десять. Двоих он убил, — показал на Сурена Ашот.
— Всего десять? — не поверил боец.
— Конечно! Мы каждого считали, — заверил его Ашот.
— Тогда так, — принял решение старший боец. — Ты, Петров, все же оставайся здесь. Ты, Ермаков, садись в двуколку и вези раненого в лазарет. А ты, парень, садись на его коня и за мной!
— А я? — испугалась, что ее забыли, Женя.
— И ты поезжай в лазарет. Потом встретимся, — сказал боец и погнал коня по дороге вниз, на равнину. Ашот едва поспевал за ним.
Чем ниже они спускались с гор, тем чаще попадались им красноармейцы и даже небольшие их подразделения. А старший все торопил коня. Наконец они приехали в небольшое селение. Здесь красных было много: пеших и конных. В саду возле церкви стояли повозки с установленными на них пулеметами. А на площади у самого базара, задрав к небу толстые, короткие стволы, разместилась артиллерийская батарея. Неподалеку от нее, в небольшом доме, к которому со всех концов тянулись телефонные провода, находился штаб. На крыльце его дежурили двое красноармейцев.
Ашота ввели в накуренную комнату и подвели к столу, за которым сидел худощавый человек с бритой головой и большими роговыми очками на носу. Он очень сердито кричал на кого-то в телефонную трубку. На Ашота и на бойца он не обратил ни малейшего внимания.
— Так и запомни, Калмыков, или сегодня к двадцати часам ты мне найдешь Пашкова, или вместе со всей своей разведкой пойдешь под трибунал! Понял? Я за тебя перед товарищем Кировым отвечать не собираюсь! Понял? Да, да! Будь уверен, если ты своего слова не выполнишь, я свое держать умею!
Ашоту очень хотелось сказать, что он знает, где Пашков. Что он как раз и прибыл сюда от него. Но на столе немилосердно звонил другой телефон. И очкастый, бросив одну трубку, схватил другую и закричал еще сильнее:
— Что значит сквозь землю провалились? Ты в своем уме? У него одних подвод пруд пруди! Ищете не там где надо. Ты смотри у меня, товарищ Семибаба, или к двадцати ноль-ноль доложишь, или… пеняй на себя! Вот так!
Он бросил трубку и, кажется, только сейчас заметил бойца и Ашота, которые стояли перед ним.
— Вам что надо? — еще не успев остыть, тем же сердитым тоном спросил он. — По какому делу?
Боец лихо звякнул шпорами и, приложив руку к фуражке, начал докладывать, кто он и откуда. Но Ашот не дал ему договорить. Он достал из-за пазухи измятый и перемятый кусок карты, протянул его очкастому и сказал:
— Не надо искать Пашкова. Он тут.
Брови у очкастого так взметнулись, что очки буквально подскочили на носу.
— Тут? — он перегнулся через стол и схватил карту.
Все последующие события развивались с неимоверной быстротой. С трудом разобрав нанесенные на карту пометки, но убедившись по подписи, что их сделал сам Пашков, начальник штаба схватил Ашота за плечи и крепко расцеловал. И пока Ашот рассказывал ему, как отряд Пашкова очутился в пещере, как Пашков послал его вместе с Одинцовым к красным, как пробирался он до Благодати, как доктор спас его из контрразведки и как ушли они от погони, начальник штаба созвал совещание командиров. Командиры засыпали Ашота вопросами: как он шел, что он видел, где у белых пулеметы. Ашот едва успевал отвечать. А они все записывали и что-то помечали на своих картах. Потом в штаб пришел начальник дивизии. Он был высокий, в тужурке с карманами, подпоясан ремнем, с двумя большими значками на красных подкладках на груди. Все командиры, увидев его, встали. Ашот в этот момент рассказывал о том, что стало известно доктору о намерении есаула Попова. Начдив, выслушав доклад начальника штаба, разрешил всем сесть.
— Так вот почему никто не нашел их, — сказал начштаба.
— Тем не менее передайте Калмыкову, что этот юный герой стоит всех его разведчиков, — сказал он с добродушной улыбкой и крепко пожал Ашоту руку.
Он подошел к висевшей на стене карте, на которой начальник штаба уже что-то отметил, и внимательно посмотрел на нее. Он изучал карту не так уж долго. Но Ашоту показалось, что на это ушла уйма времени. И он даже хотел сказать об этом начдиву. Потому что надо было как можно быстрее помочь и отряду в пещере, и доктору на перевале. Но начдив вдруг заговорил сам.
— Удар будем наносить в двух направлениях, — объявил он. — Кавалерийский полк с батареей горных орудий пройдет через горы и, прорвав позицию белых южнее Благодати, выйдет к мосту. Захватив его, переправится через реку, развивая наступление, оседлает дорогу от моста до пещеры и тем самым отрежет казакам путь отступления на Благодать и блокирует Благодать с юга. Ясна задача?