Выбрать главу

А тот распорядился:

— Ну, хватит! Пошли!

Диверсанты, одетые в форму бойцов революционных вооруженных сил, действовали нагло. “Лейтенант” принимал быстрые, смелые решения. Но как он ни старался, его группа вынуждена была идти к сахарному заводу, где их ждали. Обычно вход на сентраль не охранялся, поэтому проникнуть туда не составляло трудности. На территории завода, где диверсанты появились ближе к вечеру, во время пересмены, они повели себя как дома. Было очевидно, что им превосходно знаком план расположения цехов, известно, какое в них оборудование. То обстоятельство, что кругом на полях работали добровольные дружины военнослужащих и на территории завода было много разных людей в военной форме, благоприятствовало успешной работе диверсантов.

Действовали они порознь, поддерживая связь при помощи скрытых под рубашками ультракоротковолновых передатчиков. Пока свою задачу решал кто-то один, двое других наблюдали, подстраховывая.

— Р-три, Р-три, я Р-один. Выхожу из электрического. Увидишь меня, двигайся к своей цели, — шептал себе в грудь “лейтенант”.

— Р-один, я Р-три. Тебя понял…

Третьему надлежало заложить взрывчатку под котел цеха рафинирования.

В это время “сержант”, обогнув основное здание завода, подходил к машинному отделению.

— Компаньеро, вы кого-нибудь ищете? — спросил его молодой долговязый парень, выходя навстречу “сержанту” из ворот машинного. Он вытирал ветошью испачканные в масле пальцы. Если бы “сержант” внимательно посмотрел на руки парня, он бы сразу понял, что это не руки рабочего.

— Нет, мы из соседней части. Я раньше никогда не бывал на сентрале. Интересно.

— В машинном нет ничего интересного. Одно масло. В цехе рафинирования — там другое дело. Сахар! Идите лучше туда, — ответил “рабочий” и встал в воротах, широко расставив ноги.

Содержание этого разговора слышал Р-один. Поэтому, как только у него на груди зашипело: “Р-один, Р-один, я Р-два. Препятствие на проходе в машинное”, он тут же ответил:

— Р-два, Р-два, я Р-один. Заверни за угол, там должен быть проем, через который подвозят нефть.

Но и там “сержанта” встретили рабочие, возившиеся у вагонетки, загородившей собой проем в стене цеха. Следующим указанием, полученным “сержантом”, было:

— Р-два, иди к приемнику-транспортеру, в конце его закладывай под котел с патокой. Смелее! Не тяни!

Р-три доложил о выполнении, и “лейтенант” распорядился:

— Р-два, Р-два, я Р-один. Мы отходим к гаражу. Ждем тебя там. Пошевеливайся!

— Порядок! Иду! — ответил “сержант”.

Как только трое диверсантов скрылись за поворотом дороги, ведущей на тростниковые поля, в ворота сентраля въехали четыре крытых грузовика с саперами. Директор завода объявил по радио о немедленном прекращении работы во всех цехах, кроме машинного отделения, и о сборе всех рабочих у здания правления. Не более чем через десять минут все три пояса-патронташа были обнаружены. Два из них обезврежены, а третий положен между котлом и стенкой цеха рафинирования.

Завод был подорван примерно через полчаса после ухода диверсантов. Дирекция и местные органы безопасности побеспокоились о том, чтобы не распространились ненужные слухи. Сразу после взрыва сентраль окружили войска.

В последующие дни в газетах было опубликовано сообщение о взрыве завода. В заметке “Происки врагов революции” говорилось, что “трудящиеся района ответят на эти выпады врага подъемом трудового энтузиазма”. Через месяц те же газеты сообщили, что завод полностью восстановлен и теперь производит сахар больше обычной нормы.

В день празднования годовщины победы на Плайя-Хирон Эль Гуахиро доставил на Кубу новую партию, теперь уже из пяти человек. То была группа опытных агентов. В их число входил и Тико Эррера, ас-разведчик, который уже не раз высаживался на острове с ответственными заданиями.

Рамиро знал, что прежде всего ему следовало провести своих подопечных поодиночке мимо одной из условленных точек — толстого, разбитого молнией дерева, что стояло у тропинки, пролегавшей через топь, или заброшенного домика углежогов. Таким образом, хотя дело и происходило ночью, аппаратурой, скрытой в стволе дерева и в стене хижины, были получены фотографии всех агентов.

В задание разведывательной группы входили визуальный сбор сведений по определенным объектам, связь с уже осевшей, но пока бездействующей агентурой, получение информации, установление новых контактов — преимущественно с родственниками находившихся в Штатах гусанос. Рамиро знал об этом и поэтому, перед тем как отправиться обратно на сейнер, в беседе с Педро Родригесом настаивал на аресте заброшенных в этот раз агентов.

— Это вам не те трое юнцов, — убеждал Рамиро. — Они такое натворят… С ними шутить нельзя.

Рамиро так настойчиво уговаривал, что Педро Родригес доложил о его опасениях в Гавану. Однако там решили не спешить, а лишь усилить наблюдение за действиями агентов. В результате в распоряжении органов безопасности оказались ценные сведения о работе отдельных ячеек контрреволюционного подполья, были засечены новые связи, обнаружены остатки уже ранее разгромленных групп.

Прошло четыре недели, и Рамиро вновь высадился у островка Эскивель. Он привез с собой крупную сумму денег для лейтенанта Фауре Павона. Рамиро надлежало провести его формальную вербовку. За согласие лейтенанта постоянно работать на “Альфу” в банк, который он укажет, на его имя должно быть положено двадцать тысяч долларов, не считая определенных сумм вознаграждений за выполнение каждого задания. Рамиро доставил и портативную рацию РС-48, на которой следовало научить работать Фауре. И это задание он выполнил успешно, возвратившись в Майами вместе с пятью агентами — живыми м невредимыми. Акции Рамиро неимоверно возросли.

В ЦРУ им были довольны. Счет его в банке “Джефферсон Нсйшнл”, отделение Майами-Бич, заметно рос. В отделах же приступили к разработке планов более интенсивного использования нового и бесперебойно действовавшего “окна”. Вскоре Фауре Павон сам принял в одну ночь сразу восемь человек. Рамиро, который сопровождал этих людей на надувных лодках до островка Верде, успел сообщить старому рыбаку, что “группа представляет собой повышенный интерес, так как ее высадке придают особое значение”.

Когда уже на рассвете вторая четверка — прибывшие были одеты в форму вооруженных сил Кубы — выбралась на топкий берег восточнее Караатаса, из зарослей кустарника донеслось властное приказание:

— Стой! Кто такие?

Черный как смоль, с кошачьими повадками крепыш сорвал с груди автомат, остальные повалились на мокрую землю, но Фауре, опережая выстрел, придержал автомат и крикнул:

— Солдат Фатуте, это свои! На пост!

— Слушаюсь, мой лейтенант! — Солдат козырнул и пошел прочь.

По стволу поваленного дерева он перебрался через чистое, не поросшее болотной растительностью место. Еще через миг он скрылся бы в мангровой чаще. Фауре взял из рук крепыша автомат и пустил очередь в спину солдата. Тот взмахнул руками, выронил винтовку и повалился лицом в вонючую жижу.

— Уходите скорее! Контакт со мной через Центр. Быстрее! — Фауре знал, что каждый агент имел свою рацию.

Крепыш получил свой автомат обратно из рук Павона и, пока остальные поднимались, направился туда, где упал солдат:

— Ты что? — спросил Павон. — Уходить надо!

— Прежде добить надо!

— Это дело мое! И так стрельбу открыли. Быстрее, пока живы! Здесь рядом еще пост. Уходите! Связь через Центр!

К крепышу присоединился было агент, у которого вместо оружия в руках поблескивал нож, но старшему группы передалось небезосновательное волнение Павона, и он крикнул:

— Выполнять приказ! Отходить!

Сцена с солдатом, разыгранная специально, чтобы на время прикрыть “окно”, удалась. Фауре был не только хорошим шахматистом, но и превосходно владел оружием самых разных систем. Ни одна из пуль пущенной им очереди не задела солдата.

Однако таким образом был создан предлог подольше задержать группу на острове. Преследовалась цель заставить ее членов действовать вне рамок заранее отработанного в деталях плана. В подобных ситуациях агенты разведслужб обычно вынуждены переходить на запасные варианты, вести себя по своему усмотрению, выявляя при этом методы, принятые (в данном случае) в ЦРУ, раскрывая убежища, приготовленные на случай длительного оседания, давая в руки контрразведывательных органов материал, по которому можно судить о наличии запасных “окон”.