Мир приключений 1986
Альберт Иванов, Евгений Карелов. РЕБЯТА, Я ЖИВ!..
Приключенческая повесть
ВСТУПЛЕНИЕ
В кромешной темноте выкарабкался из подвала Мишка Гапонов и побежал в ту сторону, где, как ему казалось, находился забор.
Внезапно стена цеха покрылась трещинами, просвеченными мгновенным пламенем изнутри, и осела. Она легла грудой кирпичей около отброшенного взрывной волной Мишки, и, очнувшись, он сразу отполз от нее подальше.
С рук, лица и одежды пластами отваливалась известковая пыль.
— Ребята! Ребята–а… — закричал Гапон, не слыша своего голоса. — Я жив!
Ему никто не отвечал. Пустынно было вокруг в свете жаркого пламени, плясавшего на развалинах минного завода.
Вдалеке мельтешили вспышки выстрелов. Там были немцы…
Часть I. КАЖДЫЙ ДЕНЬ — СЕГОДНЯ
«Оценка русского солдата: «Русский будет биться до последнего там, куда его поставят».
(Один из выводов секретного сообщения руководителей гитлеровского вермахта о плане предстоящей операции «Барбаросса», 30 апреля 1941 года)
Глава 1
Это было в тихом подмосковном городе…
Валька жил на самом берегу реки, на Набережной. По–настоящему — улица имени Кулибина, но, если спросишь у кого–нибудь о ней, никто не сможет вам ее показать. А вот Набережную все знают. С одной стороны дома, а с другой — сразу река и длинная череда лодок, прикованных к сваям. Река и есть самая главная улица. Не во всяком городе на центральных проспектах такое движение — все время катера, баржи, плоты…
Даже на географической карте, висящей в классе, эту реку издали видно.
Самый знаменитый на всю улицу человек — Юрка Тихонов. И хотя ему, как и Валентину, пятнадцать с половиной лет, выглядит он старше. У него большущая грива волос, а в кармане пиджака рядом с авторучкой всегда торчит здоровенная расческа. Но за эту гриву Тихонову в школе никогда замечаний не делают, потому что он единственный поэт в городе. Единственный талантливый, разумеется. О нем даже в местной газете писали, но, видимо, для того, чтобы он не зазнавался, назвали не талантливым, а растущим. Все, в том числе и он сам, считают, что это одно и то же.
Тихонов поймал Вальку на базаре, по воскресеньям его всегда посылают харч закупать, и с ходу стал читать свое новое стихотворение, про осень:
Снова осень, печальна и выжженна,
С лужами, полными слез…
Осень поздняя, осень рыжая
Черных лип и белых берез…
Он дочитал стихотворение до конца, полчаса читал, такое оно бесконечное, а потом тревожно спросил:
— Ну как?
У них уговор: по–честному обо всем говорить.
— Муть.
— Правда? — Юрка сразу потускнел.
Сумка у Вальки уже была набита полностью, и поэтому он повесил поэту на шею, как ожерелье, связку репчатого лука. Юрка до того расстроился, что так и шел с ней целый квартал. А потом со злостью сунул Вальке лук и сказал:
— Ну, раз муть… — И разорвал листки со стихами на мелкие клочки.
— Ты что? — поразился Валька. — Если поэты будут рвать свои неудачные стихи, то у каждого за всю жизнь и одной тоненькой книжечки не наберется.
— Ничего, — сказал Юрка и начал причесываться. — Это черновик, а чистовик я Зине дал переписать. У нее почерк красивый.
Только он сказал, а она тут как тут. Выходит из «Культтоваров» и сразу к ним:
— Вы на базаре были, да?
«Спрашивает тоже, как будто не видно!» — в сердцах думает Валька.
— На базаре, — отвечает Юрка, вынимает расческу и снова начинает приглаживать волосы.
Когда Валентин их видит вместе, ему всегда скучно становится.
— Ты куда? — говорит Зина.
— Домой.
— А потом?
— На речку.
— А потом?
— Домой.
И так до бесконечности. Как будто он не догадывается: она его пытает, чтобы узнать, во сколько он к ней вечером зайдет, и они в кино пойдут.
Наконец она от них отвязалась, как только Юрка сказал, что заявится к ней часов в семь. И что он в этой Зинке нашел? Некрасивая и ростом не вышла, он на целую голову выше. Наверно, привык. Они уже лет пять дружат.
— Что ж ты ее обманываешь? — мрачно сказал Валька, когда они спустились к реке. — У тебя же сегодня с Лелей свидание.
Юрка даже не смутился:
— Тут совсем другое дело. Это просто так.
«Просто так»… Часа два будет прогуливаться с ней по Набережной, чтобы Чумакова позлить. Леля самая–самая красивая девчонка на всей Набережной. Славке Чумакову она нравится. А Славка с Юрием враги. Они друг друга не переносят. Тесно им на улице: Тихонов — талант, а Чумаков — сила, грубая, физическая. Валька завидовал им обоим, потому что, ну, кто он сам–то, чтобы Леля обратила на него хоть капельку внимания?! Иногда покажет ему язык и отвернется — и то праздник!
Отец Валентина возился в саду. Медведки корни у деревьев портят, и он готов целыми днями сад перекапывать. С Юрой он даже не поздоровался. Сразу видно, что сегодня отцу не повезло, ни одной гусеницы не нашел, а у него уже две молоденькие груши засыхают.
Не заходя в дом, Валька поставил сумку на подоконник, повесил на форточку лук и пошел с Юркой к парому.
Шурик, младший брат, увязался было за ними. Но Валентин приказал ему топать домой, несмотря на его истошный рев. Гляди там за ним! Что он — нянька?!
Они связали одежду в узел и забрались на паром. До моста от Набережной далеко, вот и соорудили здесь перевоз, чтоб удобней на песчаный пляж добираться.
Они сидели на шершавых досках и болтали ногами в воде. А несколько мальчишек, на четыре года моложе их — мелюзга из пятого класса, тянули за канат. Одно название что паром. Восемь пустых бочек из–под бензина, к ним прикручены проволокой доски, а по краям два кольца, через них канат пропущен и закреплен за сваи на этом берегу и на другом. Так вот и тащи сам себя, да еще вместе с паромом, к пляжу.
Мальчишки уважительно посматривали на Юрку и о чем–то шептались. А он на это хоть бы хны. Не впервой. В такие минуты Вальке всегда обидно: почему и он стихов писать не умеет? Одно время и на него мальчишки с уважением смотрели. Это когда он в секции боксом занимался. А потом ему на первой же товарищеской встрече таких синяков по–дружески навешали — целый месяц не сходили. Ну, отец и запретил. Да Валька и сам раздумал. Ему еще повезло, что отец запретил. Все равно бы в секцию ходить не стал. А так хоть перед всеми оправдаться можно.
Бочки задели мель. Ребята соскочили и побрели к берегу.
А позади, на Набережной, надрывался какой–то мужчина в соломенной шляпе:
— Паром! Паром!
Долго ему ждать придется, пока кто–нибудь в город надумает.
Пацаны с их улицы, как обычно, лежали невдалеке от пляжа, на обрыве, и слушали, как Славка хвастается. Он всегда хвастается. И особой тут проницательности, конечно, не нужно: если вокруг него собралась куча ребят, значит, или драка затевается, или рассказ о жизни и необыкновенных приключениях Вячеслава Чумакова — по прозвищу Чумиций.
Увидев «поэта» Тихонова, Славка умолк, встал и, демонстративно повернувшись к нему спиной, вразвалочку направился к обрыву. Разбежался, с силой оттолкнулся двумя ногами, так что земля загудела, и как бы повис ласточкой над водой. Но в последнее мгновение какая–то неведомая сила завернула его, и вместо ласточки вышло полусальто — он грохнулся в реку плашмя, спиной.
Чумаков вынырнул с вытаращенными глазами. Морщась от боли, лег на воде, растопырив руки. И течение понесло его «бездыханное тело».
— Вот это шарахнулся! — с восхищением сказал двенадцатилетний Мишка Талонов, по прозвищу Гапон. — Все печенки отбил!
«Поэт» презрительно улыбнулся.
— А ты–то, ты–то! — рассвирепел Гапон. — Слабо попробовать!
— У меня сердце, — гордо сказал Юрка, расстелил пиджак на траве и улегся на нем пузом, задрав пятки к пояснице.