— Проведать надумал, скукота… Ешь, флотская! Валька сглотнул слюну и нерешительно протянул руку.
— А ты?
— Хэ! — Гапон постучал себя по животу. — Я еще с кило хлеба слопал! Дай винтовку подержать.
— Нельзя. Заряженная.
— Не видал я заряженных! Дай, а? Ну?
— Только смотри… — предупредил Валька. — На секунду. Гапон взял винтовку. Повертел ее, погладил ложе и приложил приклад к плечу.
Раздался выстрел. Гапон и Валька вздрогнули. Это был не очень далекий, одиночный выстрел. Но растерявшийся Мишка как–то сразу не понял, он даже от неожиданности в ствол заглянул.
— Слыхал? — опомнившись, спросил он.
Валька вырвал винтовку.
…В это утро на своем посту был тяжело ранен на просеке часовой–курсант. Но мачту не взорвали — вероятно, побоялись, а возможно, и не диверсанты орудовали, а дезертиры, — так и не узнали. Да и попробуй узнай. Лес…
Глава 14
Жилец сразу пришелся Гапону по душе, еще с того дня первого знакомства. Теперь они вместе каждый вечер ужинали, пили кипяток с сахарином и долго разговаривали про житье–бытье и дела на фронте. Дядя Коля раздобыл где–то чугунную лапу и подрабатывал по сапожному делу. Ходил по дворам и чинил обувь. Выходило грубо, но зато крепко. «Зубами не оторвешь, — любил он повторять. — До победы хватит!»
Мишка собирал ему по свалкам всякую рухлядь: в клочья изодранные ботинки, куски резины и дырявые протекторы — из них можно набойки вырезать.
В этот день дядя Коля был злой, как никогда. Он сидел на сундуке, положив поврежденную ногу на табуретку, словно пират Джон Сильвер на рисунке из единственной Гапоновой книжки «Остров сокровищ», случайно избежавшей печки, и угрюмо глядел в пол.
— Ты где был?
— Я? — замешкался Мишка. — Гулял…
— Я про вчера. — Квартирант поднял голову. — Ты вчера где был?
— Ну, был там… — неопределенно ответил Гапон.
Вчера он размечал новый вагон с мукой. Попробуй ему скажи про вагоны. Еще неизвестно, как жилец к этому отнесется. Да и от своих потом, если пронюхают, достанется. А он знал, как они с такими поступают.
— Не выдаешь, значит, дружков? — Дядя Коля хитровато прищурился. — Молодец.
— Каких дружков?
— Может, я обознался… Только смотри, научат — и попадешься!
Мишка демонстративно глядел в сторону.
— Кому я говорю! Тебе что, есть нечего? Я же даю!
— Грозится, грозится, а чего… — буркнул Гапон. От страха у него в животе захолонуло, как на качелях.
— Я тебе свое сказал. Навидался я таких бойких. Ловкач какой… Чай ставь, чего расселся!
Мишка с готовностью схватил чайник.
— А все это про вчерашнее… ты откуда взял?
— Доложить тебе, да? Совесть надо, Михаил, иметь.
— Я имею.
— На твою совесть телескоп нужен, чтоб увидеть. Я до твоих дружков еще доберусь. Всыпать бы тебе горячих, так ведь обидишься!
— Ну, обижусь.
— А то еще и с квартиры прогонишь, да?.. Дурак ты. Я же тебя жалею. Поймают ведь. И меня еще затаскают. Время военное.
Они попили чаю и легли спать.
«И чего он ко мне привязался? — думал Гапон. —… А влипнуть, конечно, можно, чего–чего!.. Только я не влипну, я ловкий!.. Но все равно он хороший, дядя Коля–то, он ко мне по–хорошему…»
Глава 15
Гапон сидел на берегу у костра и сонно смотрел на бегущую воду. Река была покрыта свинцовой рябью и громко хлюпала в подмоях.
Вокруг бродили тощие козы с колокольчиками на шее и зло косились на засохшие плешины трав, скудно разбросанные по обрывистому берегу. Далеко выпятив губы, козы жадно ощипывали кусты, усыпанные яркими несъедобными ягодами, яростно блеяли, натыкаясь на колючки, и вообще были, наверное, противны сами себе. Каждый день одно и то же место, будь оно проклято!
Рыжая коза Зойка, вытянув шею, подслеповато щурилась, уставившись на тронутую желтизной зелень косогора, над которой торчали покосившиеся кладбищенские кресты, но, как и другие козы, идти туда не решалась, потому что была уже учена–переучена длинным Гапоновым кнутом.
Подмытый кусок берега изредка обрушивался в воду со звуком пушечного выстрела, и козы задирали головы, испуганно звеня колокольчиками. Верно, вспоминали о вчерашней бомбежке. А подрядился Гапон пасти коз у одного старика с окраины. Хозяин давал за работу полную бутылку молока. Жилец дядя Коля похвалил Мишку: «При деле, да и молоко полезно, туберкулезом не заболеешь, в молоке вещества нужные».
Огонь неохотно жевал сырые ветки. Гапон выбирал речные ракушки покрупней и бросал в котелок.
В такие одинокие тихие минуты Гапон любил мечтать о сытой и веселой довоенной жизни.
Сюда, на берег, любили приходить Мишка с отцом по воскресеньям. Обрыв всегда был усыпан рыболовами. Над головами свистели лески донок, и грузила, увлекая снасть с крючками, гулко булькали где–то на середине реки. Ни у кого не клевало, и рыболовы, намотав леску на палец, лежали, подставив спину палящим лучам. Но отец сказал, что рыба будет, и под насмешливыми взглядами полез в воду, нырнул в подмой. Все рыболовы судорожно вытянули шеи. Отец появился ни с чем, и все захохотали, а Гапон стоял красный как рак и сжимал кулаки. Отец снова пырнул, а когда вынырнул, в руках ошалело бил хвостом здоровенный язь. Рыболовы онемели от изумления, а рыжий дядька с русалкой, выколотой на груди, завистливо сказал: «Дуракам счастье» — и резво подбежал смотреть добычу. Гапон очень обиделся на рыжего и незаметно для всех отхватил ему острой половинкой ракушки леску донки у самого колышка. «Гляжу — стоят! — доносился из толпы сбежавшихся зевак голос отца. — А я одного цап за жабры!»
«Эх, была не была, — отчаянно сказал рыжий. — По–лу–у–нд–ра!» И ринулся в воду.
Минуты через две его привели в чувство. Откачивал его Гапонов отец. Рыжий открыл глаза и с жутью в голосе сказал: «Шутки шутите, да?» А потом выпил малость и долго ходил по берегу, напрасно разыскивая свою донку и оправдываясь: «Коряга, понимаешь… Вот с такими рогами!.. Как жив остался, не понимаю».
«А мне можно?» — затаив дыхание, спросил Гапон…
«Только по–умному», — сказал отец.
Под водой все было словно окутано белесым туманом. Лихорадочно разводя руками, Гапон вплыл в подмой и на мгновение обернулся. Отец вплывал за ним. Глаза у него были выпучены, а волосы торчали дыбом и колыхались. Он подмигнул Гапону и растянул плотно сжатые губы, что означало улыбку.
В глубине подмоя смутно угадывались рыбы, они висели в воде серыми колеблющимися тенями. Гапон рванулся к ним, схватил что–то упругое и брусковатое, но рыба вдруг бешено забилась и выскользнула, оставив на ладони липкие чешуйки…
Они долго пробыли на реке в тот день.
Шестнадцатый магазин разбил вдоль берега палатки, там было сумрачно и прохладно, яростно шипело ситро в зеленых бутылках, и высокие щербатые бокалы покачивались из стороны в сторону, когда в них падала густая пузырчатая струя.
Все косились на их рыбину и вежливо спрашивали, где поймали и на что. А мальчишки бегали следом и разносили их рыбацкую славу по всему пляжу.
…Гапон очнулся и тоскливо взглянул на коз.
— По–пластунски! — внезапно услышал он резкую команду.
…Валька полз с деревянной винтовкой в руках (каждый выстругал себе сам), и только у военрука Дубинина была настоящая. Он полз впереди Вальки, потешно вскидывая задом.
Рядом пыхтел Тихонов. Противогаз мешал ему, и Юрка то и дело перекидывал его за спину.
А где–то, далеко отстав и шурша травой, полз весь класс.
— В атаку! — насмешливо прокричал от реки Гапон.
«Кричи, кричи, сегодня у нас урок военного дела, сегодня в руках деревянные винтовки, а завтра–послезавтра… Бей фашистскую сволочь!» — думает Валька.
В кильватере сопели девчонки с санитарными сумками на боку. Вчера Дубинин сказал: «А все девочки должны надеть лыжные брюки». И девочки почему–то покраснели. «Где там Леля? Сейчас я возьму на прицел вот этот крест. Вот этот. С перекладинами. Здесь немецкий окон, сейчас оттуда высунется каска, а под каской — прищуренные глаза… И тогда — не дергать за крючок, покрепче упереть приклад в плечо… Под обрез, спокойно… Огонь!»