Он любил к месту и не к месту ссылаться на свое якобы больное сердце. Несколько лет назад молодой и неопытный врач заподозрил у него ревмокардит, но, слава богу, ничего такого не оказалось. Однако с тех пор Юрий был, к своему великому счастью, освобожден от уроков физкультуры. И даже на лыжах вместе с классом никогда в лес не ходил, боялся, что увидят, какой он на самом деле выносливый, и заставят опять посещать физкультуру, делать выжимы на турнике и прочие «бумоканатокозлоразминки», как он выражался.
Даже футболом он нисколько не интересовался. А когда уже не помнится кто из прыгунов взял рекордную высоту и во всех газетах об этом писали, Тихонов заявил:
— Человек отличается от животных только умом. На спор, что ни один бегун не быстрее собаки, ни один пловец не проворней рыбы, ни один штангист не сильнее слона! Нашли чем гордиться!
Ребята, увлекающиеся спортом, страшно злились, а девчонки смотрели на Юрку чуть ли не квадратными от восхищения глазами. Но вообще–то зря было бы с ним в таких случаях спорить. Он, пожалуй, всегда спорит только из оригинальности. Сам–то вряд ли верит в то, что доказывает.
Не спеша подошел Славка и начал небрежно хвастаться, что его снесло черт знает куда и ему пришлось возвращаться к косе против течения, а оно здесь такое — с ног валит!
Вальку почему–то зло взяло:
— Бреши, бреши!
— Хочешь? — деловито спросил Славка, сжав кулаки.
Валентин немного струсил. Но все же ответил:
— Ну, хочу.
— Ах, хочешь!.. — засмеялся Славка.
И вся компания засмеялась.
— Иди, иди, — вмешался Юрка. — Отстань.
Ему–то что! Он, как поэт, был табу для всего города. Если его побить, то назавтра такую орду соберет — Чингиз–хан позавидовал бы.
Валька не хотел, чтобы его защищали. Встал и нарочито равнодушно спросил у Чумиция:
— А ты очень мне хочешь дать?
— Очень!
Ну, Валька его тут же и толкнул слегка в грудь ладонью: иди, мол, окунись. Чумаков стоял на самом краю обрыва, да так и плюхнулся в реку — надо же, снова спиной!
Валька прыгнул за ним и давай его кунать под воду, пока тот не опомнился. Но затем Славка изловчился, зажал ему шею локтем…
Хорошо еще, их на мель снесло, здесь Валька сумел вывернуться и крепко схватил противника за чуб.
— Не по–честному! — завопил Чумиций.
Юрка на берегу громко успокаивал ребят:
— Нормально! Пусть дерутся как хотят! Законно — до первой крови!
Знал, что говорить. У Вальки ведь волосы короткие — ежик, так что чубатый противник был надежно у него в руках. Вырываясь, Славка до крови прикусил себе губу. Глазастый Тихонов, сразу заметив это, вновь закричал на берегу:
— Все, конец! До первой крови!
И драка прекратилась. Закон есть закон.
— Ну, мы еще с тобой встретимся! — пригрозил Чумиций. Скажет тоже, словно они куда–то надолго уезжают, а не видятся каждый день по сто раз.
— Пошли! — сказал Юрка. И побрел по мелководью к парому.
Валька все время останавливался и брызгал на горящее лицо водой. А все–таки здорово, что Чумаков так удачно себе губу прикусил.
…Вечером на Набережной появилась Леля. В своей яркой цветастой юбке она гордо прошла мимо любопытствующих стариков и старух, сидящих на лавочках. Что ни дом, то лавочка, а то и две.
Валька тоже сидел на лавочке вместе со своим дедом. Тот был в своем обычном наряде: майка, ватные брюки и тапочки на босу ногу. Дед курил «Памир» из длинного дамского мундштука — единственного трофея, оставшегося у него с первой империалистической, и скучал. Увидев Лелю, он залился смехом и крикнул:
— Муха цеце! Споткнешься!
— Ну, хватит тебе, — буркнул Валентин деду, стараясь не глядеть на нее.
Она негодующе обернулась — и впрямь споткнулась. Не привыкла разгуливать на каблуках. Дед от смеха чуть с лавки не сполз:
— К поэту потопала.
— Откуда ты–то знаешь? — снова буркнул Валька.
А удивляться было нечему. Просто дед раньше его заметил, что Тихонов вышел из дому. Тот был в своем выходном синем костюме и даже при галстуке. Он не спеша направился к Леле, поднимая пыль клешами.
Они встретились у калитки и поздоровались за руку Вид у обоих был крайне смущенный.
— Свидание, — хихикал дед. — Сейчас Славка покажется.
И точно, в тупике улицы появился Чумаков вместе с Мишкой Гапоновым.
— Ну, будет… — предвкушал дед, закинув ногу за ногу. Но те потоптались на месте и вдруг двинулись к их лавочке.
Дед от недоумения даже дымом поперхнулся.
Валька догадался, в чем тут дело. Они побоялись с Юркой связываться, решили на нем отыграться.
— Пошли поговорим, — сказал Чумиций.
Валька молчал и, как ему казалось, презрительно улыбался.
— Трусишь? — усмехнулся Мишка.
— Я тебе!.. — неожиданно вскипел дед. — Я тебе, Гапон, поговорю! Как встану сейчас! — И сделал вид, что встает.
Славка и Гапон не испугались, но все же отошли в сторону. На всякий случай. Стояли и косо поглядывали на Юрку с Лелей.
А они сидели себе на ступеньках у самой воды, поэт даже газеты подстелил. Сидит каждый на своей газете, словно в театре, любуются закатом. А Леля тихонечко так напевает: «Чайка смело полетела над седой волной…» А сама почему–то странно на Валентина посматривает. Непонятно…
Дед зябко поежился и ушел спать. Он всегда ложился рано, зато вставал с петухами.
Послышалось звяканье уключин. Это Славка и Гапон прошествовали мимо с веслами на плечах. Под мышкой у Славки торчала удочка.
— Лель, — позвал Славка, — пошли покатаемся?
— Неохота, — ответила Леля и продолжала все так же тихонечко напевать: — «Ну–ка, чайка, передай–ка милому привет…»
Тихонов лениво швырял камешки в воду и не обращал на Чумиция никакого внимания.
— Ну, смотри! — вдруг вскипел Славка. — Запомню.
Леля только засмеялась и снова оглянулась на Вальку.
Славка и Гапон оттолкнули лодку от берега, отъехали на несколько метров и с шумом сбросили «якорь» — кусок рельса на канате.
Они стали как раз напротив парочки. Чумаков делал вид, что ловит рыбу, но он больше смотрел на них, чем на поплавок. Гапон ерзал на корме и невпопад повторял:
— Тащи!.. Клюет!..
Юра и Леля встали, прошли немного ниже и уселись на одной из лодок, прикованных к берегу.
Рыболовы тотчас же переместились по течению и снова бросили «якорь».
Парочка опять перешла на новое место. Чумиций и Гапон не отставали. Так бы они передвигались до самого железнодорожного моста, если б на улице не появилась Зина.
Юрка обернулся и замер. Она тотчас вздернула голову и направилась к Валентину.
Мерный рокот болтовни старух, сидящих на лавочках, сразу стих.
— Пошли в кино? — отчаянным голосом сказала Зина. Громко–громко. На всю улицу.
— Пошли. — Он почему–то испугался.
Поэт нагнал их на гор.
Шел рядом и молчал. Она тоже молчала. И Валька молчал — такое дурацкое у него было положение.
А у самого кинотеатра Юрка тихо сказал, будто извиняясь:
— Гапон с Чумицием рыбу ловят… — Он неестественно засмеялся. — Головля поймали. — И кисло добавил: — С ладонь.
— Хорошо клюет? — неожиданно спросила его Зина и взяла Вальку под руку.
— Хорошо… — неуверенно ответил Тихонов и стал мрачно причесываться.
— Ну, иди… лови… — Она бросилась в подъезд кинотеатра, таща Вальку за собой. Билеты она купила заранее. Два!
Он оглянулся. Юрка стоял у входа, жалобно смотрел им вслед и причесывался.
…Когда они возвращались домой из кино, Зина просто измучила Валентина. Обычно она может кого угодно измучить своей болтовней, жалобами всякими. А на этот раз она измучила его своим молчанием. Ну ни слова ни о чем не сказала.
Надоели эти Юркины фокусы. Валька его прямо ненавидит, когда тот такие штуки выделывает. Он уж и так и сяк его выгораживал. Наконец даже всю правду ей сказал: как, зачем и почему Юра сегодня с Лелей встретился.
— Чумакова разыгрывали, ты понимаешь?
А она молчит. Идет, ладошки в рукава свитера спрятала и молчит. И только у самого своего дома сказала: