Выбрать главу

Под столом звякнули рыцарские шпоры.

— Я дворянин.

— В 1918 году одного этого мало, господин Мансфельд.

— Я привык всегда отвечать за свои слова и всю жизнь говорил только правду.

— Итак, вы утверждаете, что впервые о Норыгине услышали именно от Елпатова?

— Да.

— И твердо в этом уверены?

— Да.

— Ну что ж, тогда не откажите мне в любезности вот здесь расписаться.

Мансфельд молча поставил под показаниями свою подпись.

— Теперь, если вас не затруднит, следующий вопрос: совместная поездка в 1915 году Бурлак-Стрельцова и Бонэ во Ржев состоялась по чьей инициативе?

— По инициативе Бурлак-Стрельцова. Он должен был оформить получение там наследства. Это совпало с вновь возникшими слухами о портфеле Варфоломея Норыгина, и господин Стрельцов предложил Александру Яковлевичу поехать вместе с ним. Александр Яковлевич, который уже давно питал интерес к так называемому норыгинскому наследству, тотчас же согласился.

— А эта поездка не была связана с секретом волосковского кармина?

— Нет.

— Откуда вы это знаете?

— Я присутствовал при разговоре Стрельцова с Бонэ.

— Где и когда происходил этот разговор?

— В конце января Бурлак-Стрельцов приехал на квартиру к Бонэ, показал ему пурпурную краску, которая появилась к тому времени во Ржеве, и сказал, что теперь, наконец, появился шанс отыскать норыгинское наследство. Бонэ с ним согласился, и они договорились о совместной поездке во Ржев, которая состоялась во второй половине января.

И вновь Косачевский предложил свидетелю расписаться под своими показаниями.

— Елпатов знал о цели этой совместной поездки?

— Конечно. Он был очень заинтересован в “норыгинском наследстве”. Если бы розыски Бонэ и Бурлак-Стрельцова увенчались успехом, то это дало бы ему и Бурлак-Стрельцову миллионные барыши.

— Вы только поэтому думаете, что он знал о цели поездки?

— Нет, не только. Елпатов мне сам об этом говорил. Он финансировал командировку Бонэ, посулив тому в случае удачи двадцать тысяч рублей и пожизненный пенсион ему и его супруге. Бонэ со свойственным ему бескорыстием отказался от какого-либо вознаграждения. Он считал, что норыгинское наследство должно принадлежать России и способствовать его поискам — долг каждого русского патриота.

— Елпатов и Бурлак-Стрельцов заключали какое-нибудь соглашение на тот случай, если норыгинское наследство будет обнаружено?

— Насколько мне известно, только устное, хотя Елпатов и считал господина Стрельцова малонадежным партнером.

— Для этого были основания?

— Да. Господин Бурлак-Стрельцов никогда не отличался в делах особой щепетильностью, а к тому времени его финансовое положение оставляло желать лучшего, что могло оказать дополнительное влияние на его подход к деловым отношениям.

— То есть мог и смошенничать?

— Я этого не говорил. Я говорил лишь об отсутствии излишней щепетильности и расстройстве дел.

— Если такая формулировка вас больше устраивает, я не возражаю, — сказал Косачевский, который уже до этого составил себе представление о Бурлак-Стрельцове. — Но давайте вернемся к их устному соглашению. К чему оно сводилось?

— Перед отъездом во Ржев Бурлак-Стрельцов зашел ко мне.

— Чтобы поделиться своими планами, как облагодетельствовать Россию?

— Нет, чтобы занять деньги — пятьсот рублей, которые он обещал мне вернуть после получения наследства.

— Кстати, наследство было большим?

— Двухэтажный каменный дом, который он собирался продать, и около двадцати тысяч деньгами и ценными бумагами. Учитывая широкий образ жизни господина Стрельцова, такое наследство трудно признать большим. Как говорится, на один зуб.

— Понятно.

— Я выписал ему вексель на пятьсот рублей, и он мне сказал, что, если удастся разыскать бумаги Норыгина, то Елпатов возьмет его компаньоном в новое красильное дело и выплатит ему пятьдесят тысяч рублей наличными, что даст ему возможность полностью преодолеть финансовые трудности. Бурлак-Стрельцов, которому весьма свойственно прожектерство, очень надеялся на успех и строил воздушные замки.

— Его ожидания оправдались?

— Нет. Поездка во Ржев закончилась полнейшей неудачей. Им тогда ничего не удалось найти.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Бурлак-Стрельцов был очень разочарован, так как рассчитывал на большие деньги. Он даже собирался одно время продавать свой особняк в Москве и собрание произведений искусства, в том числе и восточные ковры, к которым и я тогда приценивался. Но потом ему повезло в карты, и все образовалось. Разочарован, понятно, был и Елпатов. Они потеряли надежду отыскать норыгинское наследство. “Легенда”, — сказал мне Елпатов.

— И тем не менее Бонэ в том же году вновь посетил Ржев?

— Да.

— И вновь в поисках норыгинского наследства?

— Да.

— Елпатов знал и об этой поездке?

— Разумеется, ведь Александр Яковлевич служил у него. Александр Яковлевич вообще ничего не скрывал от Елпатова.

— Чем была вызвана эта поездка, новыми сведениями?

— Насколько мне известно, нет.

— А чем же?

— Александр Яковлевич был по натуре оптимистом и умел заразить этим оптимизмом других, в том числе и Елпатова. Он почти никогда не отказывался от задуманного.

— В данном случае его оптимизм оправдался?

— Мне трудно исчерпывающе ответить на ваш вопрос, господин Косачевский. С самим Александром Яковлевичем относительно его вторичного посещения Ржева я не беседовал. Как-то не приходилось к слову. Но в ноябре 1916 года я случайно встретился с господином Елпатовым в бильярдной купеческого клуба. Во время нашего краткого разговора я между прочим спросил у него о норыгинском наследстве. Елпатов ответил, что особых новостей покуда нет, но некоторые шансы на успех после вторичной поездки Бонэ во Ржев все-таки появились. По его словам, Александру Яковлевичу удалось разыскать кого-то из родственников Норыгина, и тот подтвердил, что сафьяновый портфель существует, что он хранится у внука Аистова, но тот теперь в действующей армии на фронте. “Так что, пошутил Елпатов, только и делаю, что еженощно молю господа о здравии раба божьего Егория”.

— Это так надо понимать, что внука Аистова, у которого якобы находится портфель, зовут Егором или Георгием?

— Видимо.

— С чем была связана последняя поездка Бонэ во Ржев?

— Не знаю.

— Елпатов, Бурлак-Стрельцов или Бонэ вам что-нибудь о ней говорили?

— Нет. Но я предполагаю, что она тоже была каким-то образом связана с норыгинским наследством.

— Елпатов знал об убийстве Бонэ?

— Думаю, что да.

— Почему?

— О смерти Александра Яковлевича мне на второй день телефонировал господин Стрельцов, а Стрельцов и Елпатов, насколько мне известно, поддерживают постоянные отношения. В частности, Стрельцов обратился в Московский Совдеп за получением охранной грамоты на свои собрания по совету Елпатова. Поэтому трудно предположить, чтобы Стрельцов уведомил об этой прискорбной вести меня, но не поставил в известность Елпатова, с которым довольно часто общался по различным делам. Между ними всегда были отношения, которые можно назвать дружественными, а Бонэ ведь был служащим Елпатова, и его судьба была для господина Елпатова небезразлична. Да и вдова покойного живет в доме Елпатова. Невероятно, чтобы она не сказала ему о постигшем ее несчастье.

— Что вы можете сказать о Бурлак-Стрельцове?

— Господин Стрельцов некогда был очень богатым человеком. И это казалось ему естественным состоянием. А когда его финансовое положение пошатнулось, он стал нервничать. Когда же человек нервничает, то начинает проявляться его истинная суть. А суть господина Стрельцова не вызывает симпатий. Боюсь ошибиться, но, по моему мнению, это очень мелкий человек, тщеславный, завистливый, малодушный, склонный к неожиданным поступкам, зачастую недостойным порядочного человека.

— А как к Бурлак-Стрельцову относился Бонэ?

— Бонэ ко всем хорошо относился, даже к тем, кто заведомо этого не был достоин. Он был очень добрым человеком и умел находить достоинства даже в тех, в ком их никогда не было.