— Миссис Что! — в отчаянии позвала Мэг. — Где вы, миссис Что?
Но миссис Что не было.
— Мэг, — сказал Чарльз Уоллес, — послушай меня.
— Слушаю!
— Мы все ошиблись, поверь мне. Мы сражаемся против нашего друга и друга нашего отца.
— Если сам папа скажет, что это его друг, тогда я, может быть, поверю. Если только этот робот не заколдовал папу, как и тебя!
— Только колдовства не хватало, — сказал Чарльз, Уоллес. — Не надо сопротивляться, Мэг, расслабься. Стоит расслабиться, и ты почувствуешь, что все несчастья позади. Ты просто не понимаешь, в какое чудесное место мы попали. Ведь на этой планете отличный порядок, потому что каждый расслабился, научился уступать, раскрылся. Ты должна спокойно и открыто посмотреть в глаза нашему другу, настоящему другу, и он возьмет тебя к себе, сестренка, как меня.
— Как тебя! — сказала Мэг. — Сам знаешь, что это уже не ты. Чарли никогда не звал меня “сестренка”.
— Помолчи минутку, Мэг… — прошептал Кэльвин. Он взглянул на Красноглазого. — Ладно. Прикажи своим охранникам отпустить нас и брось говорить с нами через Чарльза. Мы-то знаем, что это твои слова, вернее, даже не твои, а того, кто через тебя говорил с нами. И гипноз Чарльза — твоя работа.
— Очень примитивно, — пробурчал Красноглазый, сделал знак, и Мэг с Кэльвином отпустили.
— Спасибо, — сказал Кэльвин с отвращением. — Если ты наш друг, объясни тогда, кто ты или что ты.
— Это вам не обязательно знать. Для вас я главный координатор.
— Но ведь кто-то говорит через тебя, как через Чарльза? Значит, ты такой же загипнотизированный.
— Я уже объяснял, что ты рассуждаешь примитивно. Это не гипноз, а совсем другое.
— Ты нас сам отведешь к мистеру Мюррею?
— Нет. Я не могу покинуть своего места. Вас проводит Чарльз Уоллес.
— Чарльз?
— Да.
— Когда?
— Сейчас. — На лице Красноглазого появилась ужасная гримаса, но он выдавил улыбку: — Пожалуй, лучше будет сейчас.
Чарльз Уоллес кивнул головой.
— Пойдем, — сказал он и заведенным механическим шагом двинулся между машинами.
Кэльвин пошел следом. Мэг колебалась. Ей очень хотелось взять Кэльвина за руку, но она вспомнила, что и так все время вела себя как маленькая, и, поглубже засунув руки в карманы, пошла за мальчиками.
“Я должна быть смелой, — уговаривала она себя. — И я буду смелой”.
Они шли по белому коридору, который казался бесконечным. Чарльз Уоллес продолжал свой механический ход, ни разу не обернувшись к друзьям.
Мэг догнала Кэльвина.
— Послушай, Кэл, — зашептала она, — помнишь, что сказала миссис Что о тебе? У тебя есть дар — контактность. Мы пробовали физически воздействовать на Чарльза, а ты теперь попробуй связаться с ним по-своему, а?
— Молодчина! — В угрюмых глазах Кэльвина зажглись огоньки надежды. — Правда, у меня сейчас в голове каша… Может, ничего и не получится, но чем черт не шутит!
Они догнали Чарльза, и Кэльвин попробовал взять его за руку, но тот не дался.
— Не трогай меня, — огрызнулся малыш.
— Я не сделаю тебе больно, — сказал Кэльвин. — Просто хочу поговорить с тобой по душам. Давай?
— Ты хочешь со мной пообщаться? — спросил Чарльз Уоллес.
— Конечно. — Голос Кэльвина звучал убедительно. — В конце концов, мы оба разумные существа. Ты только взгляни на меня, Чарльз.
Чарльз Уоллес остановился и поглядел на Кэльвина холодными, пустыми глазами. Кэльвин смотрел на мальчика, и Мэг чувствовала, как он напрягся. Чарльза Уоллеса сотрясло. На мгновение в глазах мелькнула черная точка зрачка. Но потом тело его начала сотрясать лихорадка, и наконец он замер. Постояв немного, он двинулся вперед тем же механическим шагом, бурча себе под нос:
— С ними надо быть настороже. А вы, если хотите увидеть Мюррея, бросьте ваши штучки.
— Разве ты называешь папу Мюррей? — спросил Кэльвин.
Мэг видела, что он сильно расстроился из-за неудачи.
— Папа! А что такое, в конце концов, папа? — начал рассуждать Чарльз. — Еще одно понятие. Если нужен папа, можно обратиться к Самому.
Опять Сам.
— Что такое Сам? — спросила Мэг.
— Всему свое время. Вы еще не готовы, чтобы встретиться с Самим, — ответил Чарльз Уоллес. — Сначала я вам расскажу об этой чудесной, счастливой планете — Камазот. — Его голос звучал сухо и назидательно, как у мистера Дженкинса. — Может быть, вы не поняли, что нами на Камазоте побеждены все болезни и беды?
— Нами? — перебил Кэльвин.
Но Чарльз Уоллес продолжал, будто не слышал:
— Мы не допускаем, чтобы наши жители страдали. Насколько гуманнее, если больные просто исчезают. Никто не лежит неделями в кровати с насморком или больным горлом. Чтобы они ничего не чувствовали, их просто усыпляют.
— Ты что, совсем рехнулся?! Усыпляют, если подхватить насморк?! Это же убийство! — возмутился Кэльвин.
— Убийство — очень примитивное понятие, — сказал Чарльз Уоллес. — На Камазоте нет убийства. Сам берет всю ответственность на себя.
Внезапно он резко остановился у стены, постоял минуту, будто прислушивался, поднял руку. Стена замерцала, дрогнула, поплыла и стала на глазах прозрачной. Чарльз Уоллес прошел через нее и кивком позвал за собой Мэг и Кэльвина. Они оказались в маленькой квадратной комнатке, стены которой светились тусклым светом. В этом комнатке было что-то угрожающее — казалось, вот-вот стены, пол и потолок сойдутся и раздавят их.
— Как это у тебя получилось? — поинтересовался Кэльвин.
— Перестроил атомы, и все, — высокомерно пояснил Чарльз.
— Ты же не проходил атомы в школе.
— Это не важно. А вот ты, наверное, помнишь, что материя не сплошная. Например, ты, Кэльвин, в основном состоишь из пустоты. Если массу, из которой ты состоишь, сжать, то получится комочек с булавочную головку. Это общеизвестно. Вот я и сдвинул атомы, а вы прошли в пространство между ними.
Когда Мэг поняла, что квадратная коробка, в которой они находились, была несущимся с бешеной скоростью лифтом, у нее похолодело внутри. Желтый свет в кабине делал бледно-голубые глаза Чарльза зелеными.
— Куда это мы летим? — спросил Кэльвин.
— Наверх, — ответил Чарльз Уоллес и продолжил лекцию: — На Камазоте все счастливы, потому что все одинаковые. Различия порождают недовольства — правильно, сестренка?
— Нет, — ответила Мэг.
— Зачем ты споришь? Ты сама на себе испытала это дома, поэтому тебе было плохо в школе. Ведь ты не такая, как все.
— Ну, и я не такой, как все, — вмешался Кэльвин.
— Но зато ты умеешь притворяться, что ты — как все.
— Нет, мне нравится, что я не такой, как все. — Кэльвин говорил неестественно громко.
— А мне, может, и не очень хорошо от того, что я выделяюсь, но я ни за что не согласилась бы быть как все.
Чарльз Уоллес взмахнул рукой, движение коробки прекратилось, и одна из стенок исчезла. За Чарльзом вышла Мэг, а Кэльвина стены чуть не задели, смыкаясь.
— Ты хотел оставить Кэльвина?! — возмутилась Мэг.
— Я хотел бы, чтобы ты была самостоятельнее, — отозвался Чарльз Уоллес. — И предупреждаю: если кто-нибудь что-нибудь выкинет, я вынужден буду передать вас Самому.
Он снова упомянул Самого, и Мэг ощутила, что за этим словом скрывается нечто ужасное.
— Кто же это такой — Сам? — спросила она.
— Можешь называть Самого Шефом. — И Чарльз Уоллес злобно захихикал. — Сам иногда называет себя Счастливым Садистом.
Чтобы скрыть страх, Мэг заговорила безразличным голосом:
— Не понимаю, о чем ты говоришь?
— Счастливый и несчастный — разные вещи! Поняла? — сказал Чарльз Уоллес и снова захихикал. — Очень многие путают эти понятия.
— Мне это все равно, — вызывающе ответила Мэг. — Я вовсе не желаю встречаться с Самим, и все!
Неживой, монотонный голос Чарльза Уоллеса лез ей прямо в уши:
— Мэг, у тебя осталась хоть капля ума? Подумай, отчего у нас на Земле воюют? Почему люди мучаются, несчастливы? Только потому, что каждый занят собственной жизнью. Я тебе очень примитивно пытался объяснить, что на Камазоте давно с этим всем покончили. На Камазоте работает единый Мозг. Это и есть Сам. Поэтому все счастливы и приносят только пользу. А такие старые ведьмы, вроде миссис Что, только и делают, что мешают.