Кира отстранила трубку от уха и уже намеревалась положить ее, как в трубке вновь зашелестело:
— А помнишь, Кирилл? Под Рославлем, кажется, мы курили с тобой за медсанбатом в лесу. И подошел какой-то ходячий ранбольной: “Подарите кусочек дыма”. Так и сказал — “кусочек дыма”! Ты еще повторил эти его слова… Потом, в графском парке. Помнишь?… Вот так и твои звонки. Сколько мы знаем людей, у которых все есть, все! А вот этого… дыма — ни кусочка.
Она замолчала. Кира старалась не дышать. Молчали обе.
— А помнишь, Кирилл, ту историю, ты сам ее мне рассказал, думаю, сам и придумал — такой легенды нет, я пролистала все источники, — о художнике и крепостной танцорке? Так вот, знаешь, почему я уехала от тебя подальше? Именно потому: ты меня перерисовал — и я исчезла. — Снова молчание в трубке. — А знаешь, Кирилл, когда она будет счастлива, твоя Кира? Когда поймет, как мало… мало, Кирюша, для счастья надо! — Снова в трубке зашуршало, Лина Львовна чиркала спичкой. — Нет, я не плачу, Кирилл, я закуриваю. С чего нам плакать? Вон сколько лет прошло, а мы все дымим…
— Его нет, — сказала Кира. — Уже скоро год, как его убили.
АЭРОПОРТ ДОМОДЕДОВО. 18 час 35 мин
— А сама-то ты хоть счастлива? — спросил Вася.
— Давайте не будем тянуть время.
— Значит, не очень. Жаль. Может, лучше бы твой отец сам побыл хоть чуток счастливым, чем вкладываться в тебя?..
— Давайте отложим этот разговор.
— До чего отложим?.. До выхода из тюрьмы?.. — Вася рывком запахнул шубу, шарф запихал комом за пазуху. — Поехали!
— Куда?
— В парикмахерскую на Садово-Самотечную, где эстакада. Там ты будешь свидетелем, как я передаю чемоданчик сестре Долгова — Рите. Вот тогда будет доказано, что я к этим денежкам не имею отношения: у жены Долгова взял, сестре передал.
Вася подхватил свои сумки, Кира наступила ногой на ремешок, волочившийся по полу:
— Стоять!.. И без жестов. Что бы я вам сейчас ни сказала, улыбайтесь. И вообще, ведите себя непринужденно. Вас хотят убить. (Вася, как было приказано, улыбнулся.) Преступник знает, что деньги у вас в чемоданчике. Он считает их своими: он из-за них шел на убийство, то есть на смертельный риск. И он уже подсылал в Хабаровск дружков за этими деньгами, но жена Долгова сказала, что их изъяли при обыске. Доходит? Долгов попросту обокрал своих сообщников. Вор у вора дубинку украл. Воры этого не прощают. За такие финты, по их понятиям, расплачиваются кровью. Но поскольку Долгов в тюрьме, а деньги у вас, вы расплатитесь за Долгова.
Улыбка так и осталась на Васином лице. Как нарисованная.
— Видите вон тех людей? — Кира глазами указала на стойку кафе-бара. — Или тех… — Она перевела взгляд к аэрофлотским диванчикам посреди зала ожидания — пассажиров в зале было человек пятьдесят. — Один из них убийца.
— Кто?
— Это нам самим хотелось бы узнать.
— Но, надеюсь, ваши тоже тут? Вы должны меня охранять. Это ваша обязанность.
— Наши обязанности вы знаете. Но как вы себе представляете эту охрану вашей особы? Ведь преступник не станет набрасываться на вас здесь, при людях: он пойдет за вами. Вернее, за вашим чемоданчиком.
— Тогда я пошел… А вы хватайте.
— Первого попавшегося?
— Того, кто пойдет за мной.
— А он скажет, что шел в туалет… да мало ли еще куда… И что самое интересное, это может оказаться правдой. А настоящий преступник будет стоять и посмеиваться.
— Выходит, вы настоящего преступника не можете отличить от человека, который идет в туалет?.. За что вам зарплату платят?
— Вот как? — Кира усмехнулась. — Ну кто же в наше время за одну зарплату станет задерживать вооруженного преступника? — Кира никак не могла удержаться от этой реплики.
Вася оживился:
— Кирюха! О чем разговор? Ты же дядю Васю знаешь! Когда за мной пропадало?
— Ну вот, наконец-то вы довольны, — сказала Кира. — Все стало на свои места: из дочери Кирилла вырос нормальный взяточник.
— Упаси бог! Что ты, Кирюшенька! Ты дама — ты в стороне. А с твоими сослуживцами мы дотолкуемся по-джентльменски. Уж кто-кто, а Вася в курсе, почем нынче жизнь!
— Может, мы не будем торговаться?
— Хорошо! Я вам сам покажу, кто из них бандит. Работнички! Вон тот, в кепочке…
Приблатненный в кепочке так никуда и не ушел: из багажного отделения воротился в буфет.
— По-вашему, как в кепочке, так и бандит?
— Ну, тот… небритый.
— Вы забыли, что я уже не ребенок, дядя Вася. Я инспектор по особо важным делам.
При этих словах Вася низко опустил голову: влип!
Кира этого не заметила. Краем глаза она посматривала в сторону кафе-бара: громадный мужчина с раздутым портфелем заправлялся уже второй раз. Это всего-то за полчаса.
— Если даже вы укажете нам настоящего преступника, — сказала Кира, — мы его не возьмем. Мы не имеем права задерживать человека только по одному подозрению. Судить его не за что. Он ничего не совершил — значит, останется на свободе… И вот тогда совершит преступление.
— Значит, вы будете ждать, пока он меня убьет?!
— Нет. Это вы намерены ждать, пока вас убьют. А я уговариваю вас, как слона: отдайте мне чемоданчик. Преступника интересует кейс, он ни за что его не упустит, он как привязанный будет идти не за вами, а за чемоданчиком. — Кира протянула руку к “дипломату”, но Вася не отдавал. — Вы, ей-богу, как ребенок!
— А что мне будет?
— Что значит “что”?
— Ну, что вы со мной сделаете, когда откроете кейс, а там действительно двести тысяч? Кто на суде докажет, что это не моя доля в делах Долгова? Жена Долгова вам признается, что это доля убийцы? Или — деньги ее мужа, да? Чтоб на него намотали еще двести тысяч — как раз до “вышки”?! Нет уж, у меня один путь: на Самотеку, к Рите. Кейс я только ей отдам. С нее и спросите!
Вася шагнул к выходу — Кира преградила дорогу.
— Хотите сорвать нам операцию?
— Ах, операцию?! — Вася так посмотрел, что Кира отвела глаза. — Операция! Ну и взяла бы ты, Кирюшенька, белую мышку, морскую свинку и производила бы над ними операции. А на людях зачем? Тем более на друге твоего отца, который тебя за ручку водил в художественную школу на Кропоткинскую: надеялся — хоть из тебя, если не из твоего отца, получится что-нибудь такое… не участковое!
Состарились пятиэтажки, выросли между ними двенадцатиэтажные параллелепипеды, и появился в нашей повести новый персонаж — голубой медвежонок, мальчик в синтетической шубке.
Молодой, спортивного покроя папа вывел медвежонка из нового (чешский проект) деткомбината и повел по дорожке…
Сумерки. Идет снег. Два прозрачных куба светятся сиреневым светом — это два новых магазина. На одном неоновыми трубками написано “Рассвет”, на другом — “Чемпион”.
— Куда мы идем? — спрашивает сын.
— В “Рассвет” за продуктами.
Но путь к “Рассвету” проходит мимо “Чемпиона”, там сын упирается лбом в витринное стекло. За стеклом среди прочих спорттоваров плывет в лучах “дневного света” длинная синяя лодка-байдарка RZ-89 (“эрзетка”) в собранном виде.
— Хочу-у синюю лодку!..
Спортивного вида папа тоже обуреваем смутным желанием уплыть на синей лодке в настоящий рассвет, а не в тот, где торгуют макаронными изделиями… Но он выражает свои чувства лишь одной фразой:
— У тебя губа не дура, Кирилл.
И отправляется за макаронными изделиями…
Но вот изделия уже в авоське, а домой не тянет. Они вновь задерживаются у витрины “Чемпиона”, где плывет в сиреневом свете пустая синяя лодка, вздыхают и идут дальше, через занесенные снегом пустыри. На пустырях стоят вразброд огромные панельные коробки недостроенных корпусов новых микрорайонов. Микрорайоны сливаются у горизонта с самой Москвой, стирая границу между городом и поселком…
Возле одного из таких новых домов отец и сын остановились.
— Вот здесь мы будем жить, — объявил старший. — Ты не против?