— Почему? — Валера пожал плечами. — Мне он не сват, не брат. А вот ты с такими работаешь.
— А ты с какими?
— Я?.. С нормальными.
Кира как-то взялась подсчитать, сколько раз за день Валера употребит это свое любимое: нормальный, нормально, в норме, нормалек… — и со счета сбилась еще до обеда. А за обедом в присутствии сына он вдруг завел:
“Нормальный мужчина должен зарабатывать не меньше сотни”.
Кирилл его поддержал:
“Валера прав. — Он отца называл, как и она своего когда-то, только по имени. — Мужик, который приносит меньше ста рублей в месяц, — лентяй или алкаш”.
“В месяц? — расхохотался Валера. — Детеныш! В день!..” Сам Валера сидел на зарплате, а если перепадали какие-нибудь неучтенные гроши, прятал — Кира даже знала где — на непредвиденные расходы. Поэтому Кира в тот день не придала этому разговору особого значения. А вот сейчас вспомнила…
— Болтун! — Она глядела на него, как мать на неудачное дитя: боже, за что мне такое?! — Ты же ни о чем не имеешь своего мнения, только повторяешь, как попка-дурак, а твой сын потом всю жизнь будет чувствовать себя несчастным.
— Это еще почему?
— Потому что у него не будет ста рублей в день.
— Ах, вот ты о чем вспомнила! — Оказывается, и он не забыл о том разговоре. — Должны быть!
— Вот как ты рассуждаешь?
— А как мне рассуждать? Как ты и твой отец рассуждали: хорошо живет — значит, ворует? Дорассуждались! Может, как раз потому и воровали, что плохо жили?
Кира разозлилась:
— Посмотрим, как вы дальше будете жить! Может, еще больше рассобачитесь?.. Как-то я не замечала, чтобы богатый был честнее бедного!
— А я как-то не замечал, чтобы ты и твой отец были счастливы при вашей честности.
— Смотря что ты называешь счастьем.
— Что и все: в личной жизни…
— Не то!
— Ну, в труде! — Валера стал накаляться. — Ты довольна своей работой с Ромкой в одной компании?
Как ответить на такой вопрос? Если сегодняшний ее поход в аэропорт Домодедово закончится поимкой Бармена, дела пойдут веселее. Без Ромки! А если нет? Майор Супрун — человек молодой, и покровители его еще не все состарились.
— Ты знаешь, почему я пошла в милицию?
— Потому что дура! Те, кто убил твоего отца, давно пойманы, а ты все гоняешься за их тенями. Ждешь, пока и тебя, как Кирилла-старшего, пырнут самодельной финкой из рессорной стали? Ну да это еще куда ни шло: романтика! Но неужели ты до сих пор не убедилась, что в милиции не ангелы служат с крылышками, а даже, может быть, наоборот. Нет! Ты судишь по Кириллу! Майор Супрун и тот не может Кирилла перекрыть. Да где это видано, чтобы дочь всю жизнь молилась на отца, который к тому же не любил ее мать?
— Он ее любил, — сказала Кира.
— По-твоему, можно любить двоих?
— Можно! — Она сама не ожидала от себя такого ответа. — А можно и только одного себя.
Зачем? Зачем она во всем обвиняет его, Валеру? Скорей она сама отпетая эгоистка, чем он. Валера — друг и всегда был другом. С седьмого класса он за ней этюдники носил, потом посуду мыл и Кирюшу на горшочек высаживал, пока она, как он говорит, за тенями гонялась. Не будь она эгоисткой, разве пошла бы замуж без такой любви, какая была у Лины Львовны к Кириллу? Перекосила всю жизнь человеку — замкнула его на себе. А может, все дело в том, что она женщина? Просто женщина, а не сумасшедшая фанатичка, какой он ее вообразил? Не могла же она не выйти замуж, как ее мать вышла, как все… нормальные люди.
— Знаешь, что я тебе, Валерик, скажу… Мы с тобой только в одном не сходимся: ты хочешь жить, как люди, а я — как человек. — Она потянула на себя пальто, он не выпускал. — Ты дядю Васю помнишь? Он к нам с мамой приходил и после того, как отца… Не помнишь? Так вот, его могут убить, если я не поеду в Домодедово.
АЭРОПОРТ ДОМОДЕДОВО. 18 час 45 мин
“Внимание, — сказала та же простуженная девушка в радиорубке. — Заканчивается посадка на самолет Ил-86, следующий рейсом 218-м Москва — Чита”.
“Читинцы” потянулись к выходу. Кира быстро пересчитала “старожилов” — тех, кто так никуда и не ушел с момента прибытия хабаровского рейса: Приблатненный, Громадный… Пилот?! Молодой человек в форме Аэрофлота съел сосиски, полстакана сметаны, выпил какао, и буфетчик откупоривал для него бутылку фанты.
— Сейчас не время, понимаете, — сказала Кира, — выяснять наши с вами отношения. Вы же свою смерть держите в руках. Преступник пришел сюда убивать. Все равно кого… Того, у кого в руках окажется чемоданчик. Неужели вам жизнь не дорога?!
— По-твоему, жизнь в колонии какого-то там вашего режима так уж дорога?
“Не хватало мне сейчас расплакаться”, — подумала Кира, а вслух сказала:
— Я, что ли, виновата, что вы связались с Долговым? Делали бы фотопортреты, как когда-то… Но использовать государственную технику, материалы, торговую сеть, а денежки класть в свой карман… Вам бы вовремя покончить с этим!
— Я старый человек.
Кира сразу поняла, что он хочет этим сказать. Старые дельцы, куда более старые, чем Вася, говорили: “Я старый человек — воспитан при капитализме”. А этот — этот социализмом развращен. Ему развязывают руки, а он сам себе связывает. Зачем ему снаряжать себе новый возок? Пусть молодые… А он предпочитает и дальше ехать в рай на государственном транспорте.
— При вашей деловитости вы могли бы стать… ну, скажем, директором.
— Я для этого слишком честный… То есть вообще-то я могу обмануть, но не себя же. — Вася подумал и добавил: — Я бы так болел за дело, что умер бы. Я же не Долгов.
Долгов был директором, даже генеральным директором, целого треста бытовых учреждений — на нем держалось благополучие большого города.
Вася стянул с шеи свой мохеровый шарф, скомкав, бросил на диванчик.
— Всё! Итог.
Кира не могла смотреть на его обнажившуюся шею в жировых складках.
— Я понимаю, вам не начать жизнь сначала, но год или два за участие в делах Долгова…
— Нет, Кирочка, пора подбивать бабки. Может, для какого-нибудь воришки это и немного — год — два, но я, Кирюшенька, приличный человек, добропорядочный семьянин, уважаемый член общества садоводов-любителей. Соседи все люди как люди: полковник в отставке, солист оркестра Большого театра, врач — иглоукалыванием лечит. Здоровались со мной в лифте, а я оказался жуликом, сижу в тюрьме… Ну да ладно, черт с ними, с соседями, не им сидеть. Но мне-то каково? Из пуховой постельки — да на нары. У меня, Кирочка, привычки выработались: без телевизора да без таблеточки не засну. Если бы граждане судьи могли хоть на минуточку поставить себя на мое место, им бы совесть не позволила…
— Ни я, ни Кирилл никогда этого не хотели. Он вас, если хотите знать, любил, как брата. И я — как родного дядю… Даже несравнимо сильнее, потому что другого такого веселого и душевного человека, как вы, дядя Вася, мне уж, видно, никогда не сыскать.
— Спасибо, ласточка. Хоть посочувствовала.
— Не чужой же вы мне! Столько лет, можно сказать, вместе! — И вдруг новая мысль обожгла ее болью и злостью: — Сколько же можно так жить, дядя Вася? Сыщики и разбойники в одной упряжке!
— Ну, тут ты не права: никогда мы с Кириллом не ходили в одной упряжке. У нас с ним шло, как бы это сказать, соревнование: кому лучше? Кириллу, правда, это все было до фени. Он такой человек: если кому-то лучше, чем ему, так на здоровье. Вот когда наоборот — ему лучше, чем другому, — Кирилл чувствовал себя не в своей тарелке: вроде чужое отнял. Короче, мы с ним играли в разные игры на одной доске: я в дамки, он — в поддавки. Партия эта так и осталась неоконченной, потому что Кирилл и свою жизнь подставил вместо чьей-то, может, вовсе не достойной его… Но Кирилл на этом не кончился, он в лице дочери Киры цап меня за рукав: попался!
— А если бы не попались?
— Если бы не попался или попался не тебе, может, и не понял бы того, что я понял сейчас, Кирюшенька.
Васина рука легла на меховой обшлаг ее рукава: