— Нет, — честно ответила Пайпер. Она предполагала, что Третий, не помнивший своего имени, но знавший, кем он был до Вторжения и становления сальватором, начнёт воспринимать себя иначе, но не думала, что всё настолько серьёзно и что роль Клаудии в его жизни настолько важна.
— Жаль, — коротко, скучающе ответила леди Эйлау, и вдруг мгновенно оживилась и спросила с неприкрытым интересом: — А что насчёт Магнуса?
— Э-э…
— Ты знаешь, почему он так много пьёт и спит едва не с каждой женщиной, которая соглашается на это?
— Ну-у…
Что это за допрос с пристрастием такой?.. Пайпер думала, что леди Эйлау будет интересоваться ею, её магией и Переходом в этот мир, а не людьми, с которыми явно была знакома лучше.
Фея ждала ответа, Пайпер поняла это по испытующему взгляду тёмных глаз в обрамлении пушистых ресниц, но так и не озвучила его.
— Магнус ненавидит себя, — с широчайше улыбкой, которую только Пайпер видела, сказала леди Эйлау. — Ненавидит с самого детства, потому что считает, что не сумел защитить мать от деспотичного и жестокого отца, который присвоил себе всё её наследство. И после, годы спустя, когда у него была возможность вернуть это наследство, по праву принадлежащее ему… Всё, что он сделал — это пьянствовал без остановки и спал со всеми подряд. Магнус разрушает себя даже сейчас, ведь он думает, что заслужил это. Он думает, что свёл свою мать в могилу. Ты об этом знала?
Пайпер нервно сглотнула.
Ей не следовало этого знать, особенно от кого-то вроде леди Эйлау. Пайпер сомневалась, что Магнус и Клаудия настолько доверились ей, что позволили трепать о своих жизнях направо и налево. Даже если Пайпер действительно было интересно, — из-за чего, в свою очередь, ей становилось противно от самой себя, — она не хотела слышать это сейчас.
— А что насчёт Стеллы? — не унималась леди Эйлау. — Ты знала, что она и Катон…
— Хватит, — выдавила Пайпер, сжав чашу так сильно, что она сломалась.
Глиняные осколки полетели на пол, вино выплеснулось на одежду и руки. Леди Эйлау улыбалась, смотря на неё, ждала продолжения, и потому Пайпер продолжила:
— Мне нет дела до того, что с ними произошло и происходит прямо сейчас. Мне…
— Тебе плевать, что странно и подозрительно. Как ты сумела расположить Третьего к себе, если ничего ни о нём, ни о его кертцзериз не знаешь?
Пайпер сжала губы, проглотив дальнейшую часть ответа, и вместо него сказала:
— Я знаю Третьего.
— Нет, — покачав головой, возразила леди Эйлау. — Ты не знаешь его.
— Я знаю. Я…
Нет, говорить о том, что было в храме целительниц, нельзя, даже если это было огромным шагом вперёд, даже если после этого она чувствовала, что всё не так уж и плохо.
— Разумеется, ты знаешь, — согласилась фея едким тоном. — Ты знаешь, кем он был и кем стал, знаешь, о чём думает и чего боится. Ты знаешь, как сильно он страдает из-за того, что больше не является частью своего рода. Разумеется, ему никогда не продолжить его, ведь твари отняли у него эту возможность, но…
Она неопределённо махнула рукой, описав в воздухе то ли треугольник, то ли овал, и со скучающим выражением лица уставилась на Пайпер.
— Ты всё это знаешь, верно?
Пайпер сжимала челюсти, запрещая себе даже реагировать на слова леди Эйлау, и неизменно повторяла про себя одно: «Тебя это не касается, не касается, не касается, не …»
— О, моя дорогая, — в притворном ужасе Эйлау соскочила с кушетки, обогнула стол и присела возле Пайпер, мягко коснувшись её рук, всё ещё залитых вином. — Не нужно так переживать, Третий не евнух…
— Так, всё! — Пайпер поднялась на ноги, отбрасывая руки феи. — С меня хватит!
Ансель говорил о городе света и знаний как о месте, где можно найти ответы на все вопросы. Ещё до того, как Катон раскрыл, кем она является на самом деле, Ансель выражал надежду, что в Тоноаке найдётся что-нибудь, что поможет Пайпер справиться с её проклятием, которым она тогда прикрывалась, как щитом. Это создало вокруг Тоноака и его правительницы завесу тайны, такой же чарующей, как вокруг Тайреса, но Пайпер не думала, что всё будет настолько плохо.
— Меня едва не убили, — прошипела Пайпер, — и последнее, о чём бы я стала думать, так это о ваших странных откровениях, которые меня никак не касаются!
— Я лишь хочу понять, что в тебе особенного, раз ты смогла так изменить Третьего. Мне хватило всего одного взгляда, чтобы понять: передо мной уже не тот сальватор, которого я видела раньше.
— Это можно сделать и без глупых проверок и раскрытия чужих тайн!
Пайпер развернулась, готовая, если придётся, с боем отвоёвывать право покинуть помещение. Магия всё ещё молчала, будто не видела ничего противоестественного в словах и действиях леди Эйлау, вслед за Пайпер поднявшейся на ноги. Фея лёгким шагом проводила её до дверей, которые никак не желали поддаваться, и невесомо толкнула их. Пайпер вылетела в коридор, ругая себя за импульсивность, агрессивность и недоверие ко всем на свете, остановилась, не увидев Эйкена и почувствовав, как воздух заискрился от чар.
Леди Эйлау холодно смотрела на неё, сложив руки перед собой. Её голос, когда она заговорила, напоминал тресканье льда:
— Нам предстоит сделать выбор, который изменит всё, и я хочу знать, что мы на одной стороне.
Пайпер не ответила, не кивнула, никак не дала понять, что услышала и приняла её слова к сведению. Она ушла, прекрасно понимая, что всё испортила и что исправляться придётся под тяжёлым взглядом Клаудии и с ощущением, будто всё без остановки рушится, как если бы представляло собой хрупкие карточные домики.
Не имея представления о том, в какой части дворца она находится и куда ей нужно идти, чтобы найти остальных, Пайпер просто брела вперёд, стараясь ни на кого не обращать внимания. Из-за пролитого вина на одежде остались пятна, руки стали неприятно липкими, запах раздражал ноздри. Будь её воля, она бы сиганула в большой фонтан, который видела из окон в каком-то коридоре, и осталась там навсегда.
Дура, дура, дура.
Почему она всегда поступает, как дура?
Пайпер бродила по поражавшим своей роскошью коридорам так долго, что успела не меньше четырёх раз встретить одних и тех же стражников, стоящих возле каких-то дверей, и отказаться от сопровождения двух слуг, заговоривших с ней с такими лицами, будто их под страхом смерти заставили сделать это. То, что она каким-то чудом добрела до южного крыла, Пайпер поняла лишь потому, что услышала знакомое подвывание где-то за углом.
Стелла и впрямь была здесь, лежала на полу в коридоре в волчьем обличье, высунув длинный язык. Эйкен беспокойно перебирал пальцами воздух и ходил из стороны в сторону, Магнус хмуро косился на двойные двери в конце коридора, из-за которых едва слышно доносились чьи-то голоса. Клаудия будто знала, какую сцену Пайпер устроила, и встретила её вздёрнутой бровью с критически поджатыми губами, чего нельзя было сказать о Мелине, бледной, как полотно бумаги.
— Не нужно быть ребёнком Фасанвест, чтобы знать, что ты совершила очередную глупость, — ровным голосом начала Клаудия.
Пайпер бы обязательно согласилась с ней, ведь она и впрямь совершила глупость, за которую следовало бы золотую медаль, если бы Магнус вдруг не рыкнул на Клаудию:
— Угомонись!
Эйкен судорожно выдохнул и поменял направление. Мелина проводила его пустым взглядом, пока Магнус всё ещё хмуро смотрел на невозмутимую Клаудию. Пайпер на секунду показалось, что от него пахнет дымом.
— Где Третий? — осмелев достаточно, спросила Пайпер.
Эйкен опять выдохнул и поменял направление. Стелла встала, обошла всех, потёрлась обо все руки, до которых смогла дотянуться, и села, уставившись на двери в конце коридора.
— Я оповещу леди Эйлау, — глухо произнесла Мелина, когда никто так и не ответил на вопрос Пайпер. — Встретимся позже.
— Не болтай лишнего, — бросила ей Клаудия.