Больше это не напоминало любовь, но Катон упорно твердил обратное, и Стелла верила ему.
Он брал её в любое время, когда только хотел, и не принимал возражений. Остановить его могло разве что серьёзное ранение, но таких Стелла уже давно не получала, ведь Катон всегда в первую очередь залечивал её раны. Его не волновало, если она была уставшей, должна была отправиться на охоту или помочь Иану, который пытался использовать её как бесплатную рабочую силу. Все её аккуратные вопросы Катон затыкал требовательным поцелуем, который никогда не был просто поцелуем.
Ей было больно. Очень. Вначале он ещё действовал аккуратно и нежно, что не было свойственно его натуре, но потом просто перестал пытаться, даже если Стелла просила.
— Я дал тебе всё, чего ты хотела, — шептал Катон, наматывая её волосы на кулак и оттягивая голову назад, чтобы укусить её в шею. — Всё, о чём другие могли только мечтать. Охота — это сила, которую боятся и почитают. И так ты меня благодаришь?
Стелла не знала, что благодарность выражается вот так, и начинала думать, что с ней что-то не так. Раньше Катон был ею доволен и все её промахи встречал со снисходительной улыбкой. У Катона проблем не было, ведь он был самой Дикой Охотой — значит, проблемы были всё же у Стеллы.
Особенно сейчас, когда в их лагере был Третий сальватор вместе с единственным рыцарем, сопровождавшим его. Переговоры длились уже несколько часов, и Стелле было запрещено появляться в главном шатре. Катон не хотел, чтобы её терзали вопросами, которые обязательно возникнут, и потому она послушно шаталась по всему лагерю, пытаясь найти себе какое-нибудь дело, которое займёт её.
Дела так и не нашлось, зато нашлись лошади Третьего сальватора и его рыцаря. Они были привязаны к деревьям почти у самой границы, защищённой магией Катона, но Стелла слышала недовольные шепотки Охотников: чужие кони были слишком близко и определённо пытались откусить кому-нибудь голову. По крайней мере, один из них. Крупный и чёрный, точно тварь, он без остановки мотал головой, бил копытом об землю и хлестал хвостом, выражая недовольство. Какое-то время Стелла наблюдала за ним издалека, сравнивая с другим конём, более спокойным, который щипал траву у своих ног, ни на кого не реагируя. Даже привязанным к дереву, осёдланным, чёрный конь казался куда более свободным, чем она.
Теперь её удерживала не столько привязанность и страх перед неизвестным, сколько магия Катона, которую она чувствовала всё лучше. Стелла вот уже как несколько месяцев жила с ощущением этой магии, которая касалась её, точно ветер, и следила, когда этого не мог сделать Катон. Если бы он хотел удержать её по-настоящему, он бы заставил её принести клятву и выпить его кровь, чтобы стать полноценной частью Дикой Охоты и навсегда перестать быть человеком. Стелла была рада, что он не настаивал.
Он просто злился, что Охота медленно теряла своё влияние, не выносил Третьего, возрождавшего доверия других, и Карстарса, запершего их в этом мире посредством проклятия. Никто не говорил Стелле об этом, но она просто знала: как и то, что стоит лишь переждать бурю в душе Катона, чтобы он вновь стал тем, кто спас и любил её все эти годы.
Однако что-то внутри неё скреблось, будто хотело, чтобы Стелла не ждала этого.
В детстве она ждала, пока Катон перестанет срываться на неё за беспорядочную смену обличья. В юности ждала, пока другие Охотники перестанут ей надоедать, оставят в покое и дадут спокойно заниматься своими делами. Теперь ждала, когда Катон перестанет говорить, что Дикая Охота получает всё самое лучшее.
Поначалу она думала, что это даже комплимент, но со временем поняла, что не следует верить комплиментам Катона — они остры, как нож, и опасны, подобно яду. Он не человек, не сигридец, иная сущность, внутри которой копилась ненависть к сигридцам, ведь именно из-за них он и Охота застряли в этом жалком мире.
Стелла устала понимать так много, особенно после того, как совсем ничего не понимала. Она узнала о мире достаточно, чтобы осознавать: ей никто, кроме Охоты, рад не будет. Даже если бы она осмелилась и сбежала, ей некуда идти. Может, она и сумеет отбиться от тварей, но не от жителей деревень, крепостей и городов. Она знала, что таких, как она, называют чудовищами.
— Любуешься? — произнёс кто-то за её спиной. — Можешь попробовать почесать ему за ухом, ему это нравится.
Стелла резко обернулась и столкнулась с проницательным взглядом Третьего сальватора. Его рыцаря, улыбавшегося всему живому и неживому, рядом не было, но это не означало, что сальватор был беззащитен. Даже если не брать во внимание меч, висящий на поясе, его магия могла сравниться с магией Катона — и Стелла была достаточно умной, чтобы не делать лишних движений и не провоцировать сальватора на нападение.
— Смотрите-ка, — продолжил он, приподняв уголки тонких губ в улыбке, — ты ему понравилась.
Стелла скосила глаза на коня: он действительно вытянул шею в её сторону, но не для того, чтобы попытаться откусить голову. Его нос касался её взъерошенных волос и втягивал воздух, будто чувствовал аромат, уловимый лишь им одним.
— Я не знал, что в Охоту принимают женщин, — сказал Третий сальватор, быстро стягивая кожаные перчатки и пряча их за поясом. — Или ты забрела сюда случайно и хотела украсть моего Басона?
— Мне не нужно красть лошадь, — тихо, но яростно ответила Стелла.
— Правда? От тебя за лигу разит страхом и желанием сбежать как можно дальше. Тебе точно не нужна лошадь? Уверен, я могу убедить Катона подарить тебе одну из них. Как доказательство нашей клятвы.
Стелла изумлённо захлопала глазами, смотря на него.
— Что?
— Ты прекрасно меня слышала.
Разумеется, она его слышала, ведь её слух даже в человеческом обличье был силён и остр. Но поверить в услышанное с первого раза оказалось слишком сложно. Чтобы Катон, носивший имя Беспощадный, согласился принести клятву Третьему?.. Это было выше понимания Стеллы, а ведь она уже понимала достаточно.
— Согласно одному из условий, — продолжил сальватор, подойдя ближе и проведя ладонью по вздымающемуся чёрному боку коня, — он не трогает моих людей, я не трогаю его людей. Или не совсем людей. Как тебе удобнее. Считаю, что это отличное условие.
Оно соблюдалось и раньше, но не так ревностно, как думала Стелла. И всё равно она не понимала, зачем сальватор заговорил с ней об этом. Она не была посвящена в дела, которыми занимался Катон, и не знала о решениях, что он принимал во благо Охоты.
— Знаешь, — сальватор вдруг наклонился к ней, и Стелла ощутила его ровное дыхание на своём лице, — когда я коснулся его, я прочитал всё его время. Я видел, на что он способен, и знаю, что он делал. С Охотниками, другими людьми, с тобой. И я знаю, что ты не связан с ним клятвой на крови. Так почему ты ещё здесь?
Третьему сальватору, которого пусть и винят во Вторжении, всё чаще начинают признавать, не понять, как себя чувствуют настоящие чудовища. Этот великан всегда был собой и никогда не разрывался между двумя обличьями, не видел в кошмарах, как люди сжигают его просто за то, что он отличается от них. За то, что он проклят.
— Катон лгал, — продолжил Третий сальватор, будто почувствовал её сомнения и узнал, о чём она думает. — Проклятые — не чудовища, и их больше, намного больше, чем ты думаешь. Я сам проклят. Девушка, которая странствует со мной, проклята. Она слышит мёртвых, и мёртвые за спиной Катона кричали, когда он был в Омаге. Они говорили о юной волчице, которую удерживают там, где ей не место.