Спорить с Клаудией так же было бессмысленно. Она расположилась на низком жёстком диванчике, стоящем под окном, и взяла в руки первый пергамент, с которого решила начать работу сегодня. На самом деле она не планировала заявляться в тренировочный зал и работать здесь, но что-то влекло её сюда. Неуловимое чувство, едва слышимый шёпот из сонма мёртвых, которыми дворец был пропитан до самой последней трещинки.
Магнус грозно возвышался над ней почти минуту, но в итоге сдался и со страдальческим стоном объявил Пайпер, что перерыв окончен. За все пять минут, выделенных на отдых, она так и не встала с пола.
Клаудия бросила на нескольких молодых рыцарей, недавно закончивших обучение, предупреждающий взгляд — они пялились на неё чересчур открыто. Если хотели служить в Омаге, должны для начала уяснить, на кого смотреть можно, а на кого — нет. Клаудия всегда относилась ко второй категории людей.
Ей не было дела до заинтересованных, косых или изучающих взглядов. Она сама смотрела так на каждого, кто встречался ей на пути, и нередко пытала подобными взглядами своих ближайших товарищей. Но ведь Клаудия была… ведьмой мёртвых. На неё не любили смотреть, о ней не любили говорить. В относительно неплохом окружении Третьего (если исключить взбалмошную Стеллу, разумеется) Клаудия была несмываемым чёрным пятном. Девушка с пустым титулом и кровью, далёко от благородной, слышащая голоса мёртвых — и не только людей, но и тварей. Всё это должно была пугать, а не интересовать. Она вполне могла понять временный интерес рыцарей, оказавшихся в Омаге меньше недели назад, но не понимала и отвергала интерес Пайпер.
Эта девушка была взбалмошней Стеллы, агрессивной, не способной взять под контроль эмоции и слова. Она задавала неудобные и даже опасные вопросы, игнорировала предупреждения и доставала каждого встречного, будь то рыцари, послы других крепостей и городов или слуги. Одним она озвучивала относительно простые вопросы, вроде расположения крепостей и системы их управления, а другим, кто бы сомневался, сложные и неуместные. Она лезла к Джинну с вопросами об его мире, — неужели она настолько глупая, что не понимает, что Джинн не помнит о своём мире многого? — спрашивала Третьего о Лайне, хотя тот никогда не давал полных ответов. А ещё она вела себя, как идиотка, и задавала вопросы Клаудии.
«Ты понимаешь, что не так?»
Этот вопрос выводил Клаудию из себя. Всё, всё в этом ужасной мире было не так, а с появлением в их жизнях Первой и вовсе стало напоминать непрекращающийся кошмар. Клаудии хотелось наорать на Пайпер, когда она задавала ей этот вопрос, но держалась: ради сохранения своего спокойствия, ради того, чтобы Третий не чувствовал себя виноватым за то, что не может дать подходящих ответов и вообще не может выбрать кого-то одного. Опять. Своими метаниями он будто издевался над ней. Розалия, Пайпер, Розалия, Пайпер… Даже Клаудия, в глаза никогда не видевшая Розалию и не слышавшая её голоса, считала её личностью более приятной, чем Пайпер, однако всё равно пыталась убедить Третьего, что спасение Розалии — гиблое дело. Розалия умерла ещё до Вторжения, а Пайпер, эта надоедливая почемучка, была жива и прямо сейчас повелась на ложный выпад Магнуса.
«Элементали, уберегите нас», — Клаудия закатила глаза, раскрывая пергамент и закрываясь им от поражения Пайпер.
Записанная в пергаменте история отсылала, если девушка правильно расшифровала дату в верхнем углу, к году правления Лерден из рода Арраны. Выходит, это где-то за сто или сто пятьдесят лет до Вторжения. Небольшое западное королевство, находящееся аккурат между Лэндтирсом и Колдо, потеряло своё название в результате поглощения всё тем же Лэндтирсом, но запомнилось магическому сообществу инцидентом, который и описывался в выбранном Клаудией пергаменте. В неком поселении были замечены сильные твари, которые, выбрав своими вратами одного из магов, устроили побоище и вырезали всех людей без исключения. Если верить достоверным донесениям (так и было написано, и как бы Клаудия ни пыталась найти более верный источник, его не было), в живых остался только один человек — другой маг, которая и остановил того, что стал вратами. Инцидент был воистину странным не потому, что сильные твари каким-то образом прознали про такое непримечательное поселение, а именно из-за магов, оказавшихся в самом его центре. Маг, ставший вратами, и маг, остановившая его, работали вместе, проводили какие-то исследования — довольно безобидные, раз уж им позволили остаться в поселении, но всё равно привлекшие тварей.
Вчитываясь дальше и на ходу отмечая, что об этом инциденте следует расспросить кого-нибудь из магов в Омаге или Тоноаке, Клаудия дошла до момента, казавшегося неуместным в исторической хронике. Описание картины, которую застали рыцари и маги, прибывшие разбираться с последствиями, была чересчур красочной. Дома горели алым, магическим пламенем, люди, переродившиеся в тёмных созданий, убиты самым гуманным способом из всех возможных, а тело мага, ставшего вратами, обращено в прах. В пергаменте было указано, что победительница хоронила всех погибших людей самостоятельно, а после, на суде, призналась, что помогала магу, но не знала конечной цели его исследования — воскрешения возлюбленной. В качестве наказания её отправили служить магическому обществу Ребнезара, но затем её заметила сама королева и пригласила служить во дворец.
Клаудия остановилась. Пробежалась глазами по последним строчкам, затем внимательно перечитала их, мысленно выделяя каждое слово. Нет, ошибки в расшифровке нет — мага-победительницу пригласили служить в ребнезарский дворец, причём сама королева. Вот только какая именно? Жозефина или Сагари, мать короля Роланда?
Девушка покачала головой, свернула пергамент и отложила в сторону. Она обязательно расспросит об этом Третьего. Казалось странным, что сообщницу мага, виновного в гибели целого поселения, пригласили служить во дворец. И странно, что она не знала о конечной цели исследования мага. Хотя, вероятнее всего, её просто использовали, и о воскрешении она даже не догадывалась. Всё-таки стоит расспросить об этом у Третьего — он наверняка знал всех магов, приглашённых в ребнезарский дворец, как свои пять пальцев. Но нельзя исключать вероятность того, что, возможно, к моменту, когда Третий только родился, маг уже оставила свою службу.
Голова болела от задачи, которую перед ними поставил сальватор. Если бы не уговоры Джинна и его бесконечные обещания, каждое из которых Клаудия запомнила и могла процитировать прямо сейчас, она бы ни за что не согласилась. Лучший способ доказать Третьему, что его затея заранее обречена на провал — это не уделять ей внимания. Чутьё Клаудии было безошибочным. Если она была уверена, что дело того не стоит, она за него не бралась. И сейчас она была уверена, что Розалия из рода Лайне на самом деле мертва, а твари используют лишь её образ.
В голове, как и у любого нормального человека, крутилась мысль: что, если Розалия всё-таки жива? Это бы означало, что твари воскресили её. Что воскрешение вообще возможно. Следом за этим в голове Клаудии укоренялась мятежная мысль: «Если бы воскрешение было возможно, ты бы попыталась всё исправить?»
Исправлять было нечего, потому что её отец погиб при исполнении службы, и смерть ради Кэргора он, как и все его товарищи, считал благородной. Клаудия была с ним не согласна, но упорно отстаивала его точку зрения в спорах с матерью. Её отец был не виноват, что его призвали на службу, и не виноват, что был достаточно хорош, раз его выбрали для первой группы подавления мятежа в одном из пограничных городов. Виноват был клинок, сразивший его, и рыцарь, которому он принадлежал. Но все эти рассуждения для матери — пустой звук.
Клаудия устало потёрла глаза и прислонилась затылком к холодному камню стены. Присутствие Пайпер по большей части нервировало не событиями, которые потянулись за ней, а её неумолимым стремлением вернуться домой. Для Клаудии домом была Омага, но раньше, ещё до Вторжения, — поселение, затерянное в кэргорских равнинах, с извечно недовольной матерью и напоминанием о том, что лучшей жизни не будет.