— Я, например, — медленно повторил Третий, с прищуром смотря на Джинна. Голубые глаза вспыхнули на тон ярче.
— Я привык к ощущению твоей магии и знаю, как она реагирует на моё существо. Но вот Сила… — взгляд Джинна изменился, став более увлечённым, и Третий недоверчиво прищурился. — Сколько раз вы общались с людьми из другого мира?
— Я постоянно говорю с тобой, — со вздохом ответила Клаудия, тогда как Третий невозмутимо отчеканил:
— Шестьсот семьдесят пять раз.
Джинн и Клаудия недоумённо уставились на него.
— Я исключил тебя, — пояснил Третий, — иначе число вышло бы очень большим.
— Обожаю быть в центре внимания. Так вот, — Джинн хлопнул в ладоши и продолжил следовать своему незамысловатому маршруту: от дивана к дальней стене, затем к камину, вокруг стола, по краю ковра, по стыку мраморных плит и с самого начала. — Леди Сандерсон оказывает на меня до странного приятное влияние. И моему существу, кажется, нравится её внимание.
Клаудия почувствовала, что Третий напрягся ещё сильнее. Она подняла голову и посмотрела на него, неподвижно сидящего с пустым взглядом, и втянула воздух сквозь зубы.
— Поясни, — только и произнёс Третий.
— Мне даже не нужно показывать ей какие-то чары или просить нарисовать сигилы, чтобы почувствовать Силу в действии. Наши с ней занятия совершенно не похожи на ваши, но этого достаточно, чтобы я изредка чувствовал звёздный свет в своих жилах.
Клаудия нахмурилась. Они не знали, кем был Джинн, даже Арне не мог рассказать этого. Память Джинна пострадала то ли незадолго до того, как он оказался в Сигриде, то ли после Вторжения. Единственное, в чём они были уверены, так это в том, что Джинн не был человеком, феей, эльфом или великаном. Он был иной сущностью, пришедшей из другого мира, на которую богиня Геирисандра обратила свой взор. Из-за этого его природная сила, которую он упорно постигал заново в течении двухсот лет, давал труднее, чем он рассчитывал. Хотя как он мог рассчитывать что-то, особенно с потерянной памятью, Клаудия не представляла.
— Звёздный свет, — медленно повторил Третий, выделив каждое из слов. — Но твоя кровь красная.
— Да, и это кажется мне… странным? — неуверенно закончил Джинн, почесав в затылке. — Я не знаю, в чём тут дело. Иногда, во время наших занятий, когда Пайпер пытается испепелить меня за отсутствие педагогических качеств, её Сила тянется ко мне, и на мгновение я вспоминаю что-то.
Клаудия тут же уточнила:
— И что ты вспомнил?
— Не знаю. Всё так размыто. Я видел песок… много песка. Но не как в Этланго. В Энтланго они мёртвые, в них живут твари, а я… мне кажется, будто когда-то я видел живой песок. Целое море песка.
Клаудия сдержала скептическое хмыканье. Море песка было пустыней, а единственной, о которой они могли говорить — это Энтланго к югу от Артизара.
— Море песка, — ещё медленнее повторил Третий. — Что ещё ты видел?
— Звёздный свет. Очень много звёздного света. И он просачивался сквозь раны на руках.
— Это были твои руки?
— Нет, какие-то другие, светлые. А ещё там был ветер… Шквальный, кажется.
— Шквальный ветер, значит.
Клаудии показалось, будто Джинн хотел исправить Третьего. Он на секунду открыл рот, смотря на сальватора, а затем сделал шаг назад и нахмурился, как если бы неожиданно посетившая его мысль исчезла, оставив пустоту.
— Возможно, ты слышала мёртвых за спиной Джинна? — предположил Третий, повернувшись к девушке. — Кого-то, кто раньше молчал.
— На Джинне нет ни одного проклятия, которое бы ограничивало голоса мёртвых за его спиной, — напомнила Клаудия.
— Ни на ком нет, но иногда же ты слышишь тех, кто раньше молчал.
Клаудии не понравился взгляд Третьего: он был наполнен надеждой, словно он просил её вложить больше сил и услышать, наконец, за его спиной голоса Гилберта или Розалии, чтобы он узнал, мертвы ли они на самом деле. Да, она действительно порой слышала мёртвых, которые раньше почему-то молчали, но не была уверена, что она вдруг стала слышать мёртвых за спиной Джинна. Те шептались на языке, которого она не знала, и пронзительно кричали. Ей не нужно было знание их языка, чтобы понять, что они кричат от боли.
— Это что-то другое, — настояла Клаудия, сведя брови.
— Но тебе придётся проверить его.
Джинн опустил плечи.
Проклятия — это ужасно, но у некоторых оно было не таким пугающим, как у Клаудии. Стелла перевоплощалась в волчицу, по поведению больше похожую на домашнюю собачку, а Эйкен умел общаться с тенями и подчинять их себе. Чёрные губы Клаудии, окрашенные проклятием, и голоса, что она слышала, никогда не казались ей более страшными, чем у её товарищей, но окружающие её люди, не знавшие её достаточно хорошо, думали иначе.
Клаудия привыкла быть ведьмой мёртвых: мрачной, всегда бьющей точно в цель, не стесняющейся в выражениях. Она привыкла всегда за всеми следить и отмечать, когда с кем-то начинает твориться неладное. Если бы их можно было назвать нормальной семьёй, Клаудия определённо была бы многодетной матерью.
Или сварливой старшей сестрой. На самом деле этот вариант ей нравился куда больше.
— И когда начнём? — смиренно спросил Джинн, смотря на неё исподлобья.
Как будто он не знал, что она могла уже сейчас изучать голоса за его спиной. Проклятие Клаудии не требовало подготовки, общения с тенями, как бывает у Эйкена, или убеждённости, что одежда не пострадает, как у Стеллы. Вопреки её довольно ужасающему проклятию, его использование было довольно лёгким и даже гуманным. Наверное.
— Когда будешь готов.
Некоторые, торопившие её, потом признавались, что элементарно боятся узнать, о чём шепчут мёртвые за их спинами. Клаудия могла бы выпалить всё, как на духу, ничуть не смущаясь из-за грязных секретов, что ей растрепали мёртвые, но с Джинном она бы никогда не позволила себе быть настолько грубой. Упрекать его в том, что он слишком много выпил, опять надоедает Ветон своей болтовнёй и совсем не бережёт себя при стычках — это нечто совершенно другое. К встрече с голосами прошлого, которые, возможно, кроются за его спиной, — или же отсутствием этих самых голосов, — Джинн был не готов.
— Вот-вот Пайпер придёт в башню, — кладя руку на затылок, сказал он.
— Тогда какого ракса ты шляешься здесь? — мгновенно оживился Третий. — Я же сказал тебе, чтобы ты преподавал усерднее.
— Да она же с голоду валилась! — всплеснул руками Джинн. — Я отправил её на кухню, чтобы она поела. Если бы она завтракала, а потом шла к Магнусу, она бы мне все книги заляпала!
— Часть из них мои, — сведя брови, заметил Третий.
— А ещё ты просто хочешь, чтобы Пайпер принесла тебе что-нибудь. Сальватор на побегушках — это что-то новое.
Третий посмотрел на Клаудию, не уловив сарказма в словах, но она хлопнула его по голове и закатила глаза на плохую игру Джинна. Он совсем не умел изображать разбитое сердце.
— Уж простите, что я никогда не обучал юных девиц.
— Кажется, она говорила, что ей восемнадцать.
Замечание Третьего было неуместным, особенно с его точки зрения, потому что у великанов восемнадцать лет — это только самое начало жизни, время, когда они впервые задумываются, чего могут хотеть. Но, конечно, у высшего общества всё иначе. Клаудия знала, что в двадцать лет Третьему уже подобрали девушку, с которой он был помолвлен. Но она не знала, что с ней стало после того, как Арне сделал его сальватором. Третий никогда не рассказывал.
— Она же ещё совсем маленькая, — возмущённо продолжил Джинн, сложив руки на груди. — Наверное. Мне так кажется. Клаудия, солнышко, тебе сколько?
— Двести двадцать.
— Убери свои жалкие двести, они тут у каждого второго есть. Ты тоже ещё слишком маленькая. Наверное…
Клаудия громко фыркнула. Возможно, с точки зрения великана, которому тоже стоило убрать двести лет и засчитать только двадцать два, двадцать лет — действительно незначительный возраст, но Клаудия не знала, как Джинн относится к этому на самом деле. Он не знал, сколько живут и как взрослеют подобные ему сущности. Он не знал, сколько ему лет. Он не знал, когда становится старше и становится ли вообще.