Магнус либо не замечал задумчивости Третьего, либо считал, что этому не стоит уделять внимание. Он распинался перед Пайпер, в красках описывая своё мастерство владение мечом, пересказывая жестокие битвы, из которых состояло Вторжение, мелкие стычки с демонами и те, которые едва не стоили ему жизни, при этом уводя её дальше от тиса и алтаря для драу. Постепенно каменные дома становились меньше, в два-три этажа, и в устройстве площадей и улиц стала появляться хаотичность: сплетенные узкие дороги; лотки торговцев с яркими навесами, расположенные то тут, то там; тонкие, но крепкие деревья, привыкшие к холоду севера и его беспощадному ветру, украшенные разноцветными лентами и посланиями; возле некоторых дверей и окон Пайпер видела деревянные плашки с ещё дымящейся едой и чистой водой. Для драу — сразу же поняла она. Вот только ни одного драу она ещё не увидела.
Пайпер осмелилась перебить Магнуса, не без гордости рассказывающего от том, что он отговорил Третьего от какой-то давней самоубийственной затеи:
— Драу и впрямь вас навещают?
— Конечно, — уверенно ответил он. — В празднества их всегда очень много. Боги, какие только сущности не являются! Иногда и небесных китов видим.
— Кого?
— Небесных китов, — подал голос Третий. Он шёл рядом, отставая всего на шаг, и выглядел отстранённым. — Таинственные ирау, которые редко появляются. Но иногда они прибывают, и я разговариваю с ними. Что за случай с ирау, из-за которого понадобилась твоя кровь?
Пайпер остановилось. Вопрос Третьего застал её врасплох. Пора было бы привыкнуть, что он ничего не забывает и всегда ждёт удобного момента, чтобы спросить. Однако нынешний момент нельзя было назвать удачным. Они остановились возле здания с высеченными понизу сигилами, изнутри доносилось множество голосов. Пайпер надеялась, что это какая-нибудь казарма, а не таверна.
Магнус натянул вежливую улыбку и провёл рукой по чёрным волосам. Он явно не собирался спасать Пайпер.
— Почему понадобилась твоя кровь? — повторил Третий.
Его голос был ровным, взгляд — спокойным, а его извечная манера держаться так, словно он статуя, не казалась пугающей, как это было поначалу. И всё равно ей стало неуютно. Она выпытывала ответы на свои вопросы с остервенением и злилась, если сделать этого не получалось, но не была готова простить такое же поведение Третьему. Должна была, но не могла — она не знала, может ли она рассказать о Стефане. Маг-полукровка, если она правильно всё поняла, не испытывал к Третьему той ненависти, которая для каждого второго в коалиции была естественной. Они были знакомы, и Третий совершил Переход во Второй мир, чтобы помочь Стефану разбудить Марселин от сомнуса — сна, подобного смерти. Наверное, он имел право знать, что произошло, особенно если учесть, что для пробуждения Стефана нужно Время.
Её молчание затянулось. Третий не шевелился, как и Магнус. Они и будут так стоять, пока она не даст какой-нибудь ответ, даже самый неправдоподобный и лживый, и им, по всей видимости, всё равно, что на них снова смотрели.
Слишком много взглядов, незнакомых лиц, голосов, слов, которые она не хотела слышать.
Пайпер выпалила чересчур быстро:
— Сомнус.
Она боялась этого странного сна-смерти даже больше, чем собственной магии. Сионий говорил, что эта потерянная магия и никто не знает, как правильно её использовать. Марселин — не исключение, ведь Стефан никогда не обучал её этой магии. Она могла лишь поддерживать его в стабильном состоянии и надеяться, что когда-нибудь они смогут договориться с Арне, чтобы он использовал Время и помог Стефану.
Изначально они с Марселин планировали разговорить господина Илира и Твайлу. Кто знает, может быть, они бы смогли понять, что у Пайпер есть часть Арне так же, как у Третьего есть часть Лерайе, и придумали бы, как использовать это для пробуждения Стефана. Их план не должен был закончится нападением целого легиона и настоящим Переходом. Всё, на что Пайпер надеялась, осталось в другом мире, и теперь перед ней был сальватор, владеющий Временем — одновременно удача и проклятие. Она не знала, как объяснить ему, что должна вернуться в свой мир не из-за страха, живущего в ней, а из-за Стефана.
Не может же она быть настолько бесполезной. Пайпер обязана помочь хоть кому-то.
— Я знал только одного мага, сумевшего использовать сомнус, — тихо произнёс Третий, проводя пальцем по обтянутой перчаткой грани перстня. Пайпер сжала кулаки, силясь подавить волнение. — Стефан Безродный.
— А вы действительно придаёте большое значение своей родословной.
Слова вырвались сами собой: Третий если и понял это, то не простил. Он сжал губы и нахмурился, демонстрируя недовольство и нетерпение. Редкое сочетание, ведь даже в самые неудачные дни он ждал, когда Пайпер сумеет повторить тот или иной сигил или когда её магия вновь засияет золотом.
Она знала, что он скажет, и всё равно вздрогнула, услышав вопрос:
— Стефан выжил и использовал сомнус? Кого он погрузил в сон?
Стефан был близким другом великанов. Ребнезарский двор признавал его, а сам Третий ради его просьбы совершил Переход. Это что-то, да значило, и Пайпер следовало хорошенько обдумать свой ответ. Если бы Стефан узнал, что она рассказала о нём Третьему, как бы он отреагировал?.. Если бы он вообще хоть что-то узнал — он будет спать, пока Время его не разбудит. Чёртов замкнутый круг.
— Пожалуйста, — продолжил Третий. Магнус скрипнул зубами, кашлянул и демонстративно оглядел улицу, словно выискивал кого-то в толпе. Он плохо притворялся, что не слышит их, но мольба в голосе Третьего не оставила ему выбора. — Скажи мне, выжил ли Стефан.
Пайпер заставила себя посмотреть в его голубые глаза, лишь на тон посветлевшие, и сказала:
— Он пытался убить себя, но мы успели. Ма… маг погрузила его в сомнус.
Третий резко выдохнул.
— Стефан бы никогда не попытался убить себя, — торопливо произнёс он. — Ты не понимаешь…
— Он стал вратами, — перебила Пайпер. — Его связало слишком много демонов, и он решил убить себя, чтобы спасти всех остальных.
Наверное, ей не следовало этого говорить. Третий мог ухватиться за её слова и без остановки спрашивать, кто эти «остальные», кого пытался защитить Стефан, кто из магов оказался достаточно силён, чтобы использовать сомнус и попытаться спасти полукровку. Но он немигающе смотрел на неё, не сумев даже удержать на лице маску привычного спокойствия: его губы дрожали, словно он никак не мог сформулировать мысль, и без того белое лицо стало ещё белее.
Пайпер почувствовала бурю за мгновения до того, как она обрушилась на них.
Магия взорвалась, коснувшись всего и всех. Это была короткая, но яростная вспышка, заставившая дрогнуть воздух, ленты и украшения на деревьях. В ближайшем здании был большой витраж, изображавший рыцаря в сияющих доспехах — и этот витраж треснул, сотнями осколков посыпавшись вниз. Оказавшиеся рядом люди закричали, но осколки не задели их. Каждый кусочек, даже самый маленький, замер в воздухе, а после аккуратно вернулся на место. Спустя секунды витраж вновь был целым. Всё стало как прежде, только взгляд Третьего пылал магией.
Пайпер не забывала, о чём он ей рассказал в том разрушенном зале. Она помнила об убийствах, лишениях, жертвах, на которые пришлось пойти Третьему, о его желании покончить с собой, которое он переборол ради помощи другим. Она не знала, пугало ли её это, и порой даже проигрывала в воображении ситуацию: как она отреагирует, если при ней Третий совершит нечто, выходящее за рамки? Как, например, было с Катоном. Вождя Дикой Охоты он всё же не убил, лишь как-то странно наказал, но это не отменяло того факта, что он пронзил его грудь мечом. Пайпер не хотела бы вновь оказаться рядом, когда гнев сподвигнет Третьего на ещё один отчаянный поступок.
Сейчас он пугал её. Его взгляд постепенно становился более осмысленным, но магия дрожала, передавая его ярость. Пайпер была уверена, что в тишине, когда даже ветер будто исчез, она услышала, как сильно Третий сжал челюсти.