Выбрать главу

Клаудия не слышала спора Третьего и Мелины не потому, что они стояли в отдалении, и не потому, что Стелла и Эйкен принялись расспрашивать Пайпер о причудах её магии. Она не слышала их из-за переполошённых голосов, напомнивших о себе.

Алебастр почему-то говорил про кровь, сочащуюся из старых ран, пока Эмануэль увлечённо рассказывала про теорию мага Анки о связи между хаосом и магией. Безымянная фея, которую Клаудия слышала достаточно часто, зазывала Мелину и Нокса присоединиться к танцам, в то время как Аливера, наследница Сердца фей, погибшая во время Вторжения, предлагала посоревноваться в стрельбе из лука. Персиваль, всегда ворчавший на разбитые колени принцев и принцесс, бормотал что-то несвязное.

Клаудия прикрыла глаза, считая вдохи и выдохи, стараясь всеми силами заглушить разбушевавшееся проклятие. И невольно сделала шаг к Пайпер, ведь она пусть и не спокойствие, то хотя бы временная тишина.

— Пей, — сказала Пайпер, протягивая Эйкену свою флягу. — Сила чувствует, что ты на пределе.

— Я в порядке, — упрямо возразил Эйкен.

— Твоя тень всё ещё летит? — невинно хлопая глазами, уточнила Стелла. Это было примитивным, но действенным методом, ведь Эйкен не умел убедительно лгать. Он просто стоял, сжав челюсти, и сверлил каждую из них недовольным взглядом.

— Тогда пей, — повторила Пайпер. — Там целебные травы. Мне их дал… как его… Сидр, что ли?

— Гидр, — исправила, Клаудия, обругав себя за преждевременные выборы. Пайпер из семьи Сандерсон не тишина, а катастрофа, не умеющая запоминать чужие имена.

— Точно, он самый.

— Третьему — ни слова. — Эйкен быстро взял флягу, сделал два больших глотка и впихнул её обратно в руки Пайпер. — Узнает, что мне тяжело — голову откусит.

— Ты слишком худой, чтобы быть сочным, — с умным видом заметила Стелла.

Эйкен вспыхнул до кончиков ушей и открыл рот, но так ничего и не произнёс.

— Ты, знаешь ли, — наконец пропыхтел он с возмущением, — тоже не эталон!

— У меня хотя бы уши красивые! — горячо возразила Стелла.

— Звериные! Звериные уши!

Стелла закрыла уши, чтобы не слышать его, и стала напевать какой-то ненавязчивый мотив. Теперь красные пятна на лице Эйкена были больше от злости, чем от смущения: ему не нравилось, когда его игнорировали, но Стелла не планировала останавливаться.

Они могли вместе ловить мелкое зверьё, гоняться за светлячками, которые изредка просыпались по ночам, и прятаться за чужими спинами на крупных празднествах, но они так же могли поспорить из-за какой-нибудь глупости и даже подраться. Они были самыми настоящими детьми, Эйкен — особенно. Даже с учётом времени, проведённого в одной из Башен, ему оставалось тринадцать лет. Если остальные ещё как-то изменялись под воздействием прошедших годов, то Эйкен душой, сознанием и телом оставался тринадцатилетним — с тех самых пор, как Третий вытащил его. Стелла же, пусть и медленно, но всё же растущая, в основном подыгрывала ему, позволяя решать все самые сложные вопросы остальным. Она хорошо охотилась и знала всадников Катона как свои пять пальцев, и этого было достаточно.

Хотя порой у Клаудии начинал дёргаться глаз. Как сейчас, когда Пайпер хрипло рассмеялась, стоило только Стелле показать Эйкену язык.

Словно Клаудии было мало двоих детей и Третьего, периодически сходящего с ума из-за какого-нибудь дела.

— Если смеёшься, значит, хорошо отдохнула, — Клаудия сложила руку на груди и сверху вниз посмотрела на Пайпер. — Вставай.

— Может быть, я сейчас в обморок упаду, — пробурчала Пайпер, выпрямляясь.

— Тогда беги сразу к Третьему, чтобы он героически поймал тебя.

Пайпер резко мотнула головой, уставившись на неё вспыхнувшими глазами. Золото, ставшее на тон ярче — это лучше, чем смех.

— Пора двигаться дальше, — как ни в чём не бывало произнесла Клаудия, махнув в сторону лошадей. — Попробуй на этот раз без Мелины, ладно?

***

Джокаста бежала по крепостной стене, перепрыгивая через павших эльфов и тварей, упавших с неба. Она следила только за одной тенью, метающейся по небу и беспорядочно поднимающей убитых тварей или то, что от них осталось.

Алхена подобралась непростительно близко. Благодаря своевременному сообщению дома Арраны её легион удалось усмирить ещё на береговой линии до того, как твари ступили на сушу, но откуда-то она подняла новых. Ноктисов, ройаксенов, крылатых и ползучих созданий, неустанно атаковавших стены Элвы вплоть до заката. Большая часть сгорела под натиском магии, крывшейся в защитных барьерах, не видимых чужому глазу. Другие всё же прорвались, но дальше первой линии обороны они не дошли. Почти все крылатые твари, кроме одной, уже лежали на земле, трое ройаксенов, подчинённых Алхеной, упали замертво после первых стрел. Джокаста лично уложила одного из них, перед этим изрядно измотав и поводив по местности, где ройаксен затоптал своих же. Осталась только крылатая тварь, поднимавшая своих собратьев.

Это не могла быть Алхена, ведь она никогда не имела крыльев. И её, если глаза не обманули Джокасту, обезглавил Генти, её верный советник. Под личиной крылатой твари скрывался кто-то достаточно сильный, раз он до сих пор растрачивал хаос на поднятие поверженных тварей, надоедливый и смелый. Иные бы не сунулись в Элву в открытую.

На бегу выхватив копьё, торчащее из тела одного из эльфов, Джокаста столкнула возрождавшуюся тварь со стены. Гончие, давно выпущенные из псарен, с яростным лаем набросились на очередную добычу. Где-то вдалеке тревожно били колокола, и с каждой секундой в их звоне тонуло всё больше предсмертных криков. Джокаста знала, что в город твари не пробрались, но всё равно волновалась. Алхена не смеха ради провела легион так, чтобы его заметили, и не просто так заручилась поддержкой более сильной твари, до сих пор кружившей в небе. Либо Герцог наконец решил продолжить войну в открытую, либо…

«Нет», — остановила себя Джокаста, перепрыгивая через переломанное во всех местах тело ноктиса, сумевшего забраться на стену. Твари пытались прорваться в Элву ради магии, знаний, оружия и источника сил, скрытого внутри каждого сигридца. Иначе и быть не могло.

Знакомый рёв едва не сбил Джокасту с ног. Она поудобнее перехватила копьё, но, заметив, кто поднимался по мановению руки крылатой твари, отбросила его. Для ройаксена нужно что-то более мощное. Нужно найти Бердар, потерянный едва не в самом начале. Он остался где-то внизу, среди павших эльфов и тварей, и наверняка до сих пор сопротивлялся ядовитой чёрной крови, несущей хаос. Джокаста ничуть не сомневалась в сокрушителе, до Вторжения бывшего священным копьём рода Гонзало.

Рёв поднимавшегося ройаксена только усиливался. Виски Джокасты словно сдавило железным венцом с острыми шипами. Она оттолкнулась от каменных зубцов ограждения, побежала к лестнице, не позволяя себе ни доли секунды на передышку. Первым делом нужно разобраться с ройаксеном, пока он не прорвался в Элву. Увидев, что творилось на стене, Джокаста не сомневалась: она — последняя надежда.

Хаос давил, сплетаясь с рёвом. Хотелось остановиться, заткнуть уши и просто подождать, когда крылатая тварь потеряет контроль над ройаксеном, но Джокаста никогда не была настолько глупой, чтобы верить в подобное. Она бежала, игнорируя боль во всём теле, кровь, скопившуюся во рту, и растрепавшиеся курчавые волосы, за которую не меньше пяти раз пытались уцепиться твари поменьше. Она бежала, без сомнений убивая эльфов, в тела которых проникли тёмные создания, запустившие когти в сердца и души, и взглядом выискивала Бердар среди месива, в которое превратилась территория под стенами с северо-восточной стороны Элвы. Бердар выделялся яркими лентами, завязанными на древке самими Айриноул и Алеандро, божественными покровителями и прародителями эльфов, но сейчас Джокаста не видела этих ярких пятен, трепещущих на ветру. Ройаксен подходил всё ближе, а Бердар где-то утопал — среди крови, грязи, мёртвых тел и хаоса, пытавшегося побороть мощь сокрушителя.

Джокаста едва не подпрыгнула, когда ройаксен сделал первый шаг, и поняла: у неё больше нет времени. Твари не дадут ей ни единой лишней секунды, чтобы отыскать Бердар. Джокаста не сомневалась, что они просчитали всё до мелочей, но всё равно злилась. На тварей, на дом Арраны, не сумевшего остановить Алхену ещё на землях Артизара, на саму себя. В основном за беспечность, конечно.