Следующим вечером он сгорел в огне.
***
— Остановись!
Либо Третий его игнорировал, либо Басон уже вошёл в раж и не желал останавливаться. Он всегда был безумным, и даже в такую отвратительную погоду, с ощущением приближающейся бури, предвестником которой стала стена дождя, он не сбавлял темпа.
— Третий, ему стало хуже!
Человеческие глаза Магнуса были слишком слабыми, чтобы различить, действительно ли Третий дёрнул головой. Но спустя секунды, иглами ледяного дождя впившегося в них, сальватор всё-таки натянул поводья, останавливая Басона. Пайпер осталась бесчувственно лежать на его шее, пока Третий торопливо спрыгивал на землю и бежал к ним.
— Он не дышит, — выпалил Магнус. Он с замершим сердцем надеялся, что просто не сумел почувствовать пульс Эйкена на шее, что не слышал его рваного дыхания из-за шума дождя и ржания лошадей, но понимал, что эта надежда бессмысленна.
Амалер была права — яд питался хаосом, живущим внутри Эйкена. И делал это слишком быстро, слишком интенсивно, будто был разумным существом и знал, что без хаоса Эйкен просто не выживет.
— Пожалуйста, скажи, что ты знаешь, что делаешь, — сквозь зубы процедил Магнус, следя, как Третий, взяв Эйкена за подбородок, поворачивает его лицо из стороны в сторону. — Третий!
— Я знаю, — в том же тоне ответил сальватор, пустым взглядом обводя белое лицо Эйкена. — Думаю, что знаю.
— Ты думаешь?! — едва не рявкнул Магнус.
Третий аккуратным, неторопливым движением, которое наверняка было для него ненавистным, провёл линию от солнечного сплетения к сердцу Эйкена. Магнус сомневался, что именно так проверяется отсутствие дыхания и оказывается помощь, но спорить не спешил. Голубые глаза Третьего стали ярче, а после, спустя мучительные мгновения, когда Магнус уже поверил, что это он умер, Эйкен хрипло выдохнул и вновь задрожал.
— Нам нужно спешить, — отстранённо произнёс Третий, возвращаясь к Басону.
Больше он не сказал ему ни слова. Просто сел в седло, аккуратно прислонил Пайпер к себе, чтобы она не упала, затем убедился в этом ещё раз и только после резко подогнал Басона, поражавшего Магнуса своим спокойствием в несколько секунд.
Лепесточек всегда уступал Басону в скорости, но он честно старался выдержать его темп. Магнус щурился из-за ветра, летевшего в лицо, холодного дождя, пробравшего до костей, но неизменно крепче прижимал Эйкена к себе, если чувствовал, что тот кренится в бок, и старался успокаивающе проводить ладонью по шее Лепесточка.
Лишние переживания только усугубят ситуацию. Магнус чувствовал, как его разум разрывается на тысячи крохотных кусочков, а сердце болит до того сильно, что может не выдержать и просто остановиться, но сжимал челюсти, не позволяя себе проронить ни одного лишнего звука, и внимательно следил за спиной Третьего, теряющейся на фоне тьмы и стены дождя.
Из-за дождя Магнус не мог понять, сколько часов осталось до рассвета.
Казалось, будто они ни на лигу не приблизились к нужному месту и давно потерялись во тьме и холоде.
***
Пайпер открыла глаза на переднем сиденье машины отца как раз в тот момент, когда они сворачивали направо на перекрёстке, мимо кофейни, где делали лучшие черничные пирожные. Солнце было непростительно ярким для середины октября, а воздух — слишком жарким, раскалённым, словно он хотел выжечь весь кислород из лёгких.
Странно, что отец позволил Стингу петь на всю машину — он же был из плейлиста, составленного специально для Ванессы, матери Пайпер. Впрочем, сама Пайпер почти не слышала музыки и голоса, который её мама называла «божественным», чем нервировала своего мужа. Пайпер слышала назойливый шёпот совсем близко, будто Эйс опять прилип к спинке её сиденья и надоедал разговорами ни о чём.
Пайпер обернулась, но Эйса позади неё не было. В машине они с отцом были одни. Отец был непривычно тихим.
Пайпер прислонилась затылком к изголовью и закрыла глаза. Что является странным и даже страшным сном — нынешняя ситуация или всё, что связано с сигридским миром? Может, никакого сигридского мира и не существовало?
Может, Пайпер очень сильно ударилась головой, и её фантазия, никогда не отличавшаяся оригинальностью, придумала ей длинный фантастический сюжет, который просто не может оказаться правдивым. Все люди, все имена, неизвестные слова, магия — всё это было рождено её фантазией. Открыв глаза, она всё ещё будет в машине, отец — рядом, а Стинг будет петь о двух людях на миллион.
Открыв глаза, Пайпер действительно была в машине, и Стинг всё ещё пел, но за рулём был не отец. За рулём была сама Пайпер, вдавившая педаль газа в пол и с уверенностью направившая машину в фонарный столб.
Настоящая Пайпер даже не успела вскрикнуть, когда всё взорвалось белым светом и режущими тело осколками.
Она с трудом открыла глаза и оглядела улицу, на которой оказалась. Мир состоял из зеркальных поверхностей и искривлённых отражений, и только Пайпер, в какое бы зеркало не смотрелась, — в форме дерева, фонарного столба, почтового ящика, скамейки, — оставалась неизменной. Так продолжалось ровно до тех пор, пока зеркало, по форме напоминавшее арочный вход какого-то магазина, не явило ей нечто.
У этого нечто было её лицо, её тело, одежда, земная одежда, простая синяя футболка с вырезом и чёрные джинсы, её улыбка, но глаза — золотые зрачки и чёрные, как ночь, склеры. Перевёртыши всегда создавали идентичную внешность, так что здесь точно не обошлось без лишней порции хаоса и иллюзий, вскормленных её кошмарами.
Когда Пайпер сделала шаг в сторону, отражение не шевельнулось. Улыбка расцвела на неестественно алых губах, глаза сощурились. Пайпер, сглотнув, прикоснулась к зеркалу, хотя разум кричал, чтобы она немедленно бежала отсюда. К счастью, ничего не произошло. Отражение всё ещё смотрело её лицом и улыбалось, но не двигалось.
Зато двигалось что-то другое — коснулось её рук, плеч, спины, бёдер, мягко и настойчиво одновременно, будто пыталось подтолкнуть к чему-то. Пайпер от испуга и холода взвизгнула, дёрнулась всем телом, но ощущение чего-то инородного осталось. Её отражение наблюдало за попытками избавиться от призрачных прикосновений с кровожадной улыбкой.
— Почему сопротивляешься? — спросило отражение её голосом, прильнув к обратной стороне зеркала. — Тебе же нравится. Я-то знаю.
Пайпер замотала головой, отбиваясь от призрачных прикосновений, из-за которых кожа начинала гореть всё сильнее. Магия то вспыхивала, то гасла, напоминая: это не сон, не безумный сюжет, рождённый её фантазией. У неё действительно есть магия, рвущаяся наружу с периодичностью, которую Пайпер не могла определить.
И внезапно — чей-то голос, не отражения, которое, поняв, что здесь есть ещё кто-то, нахмурилось. Голос был с нотками паники, которые Пайпер хорошо различала сквозь шум крови в ушах, бьющиеся зеркала где-то вдалеке и собственные визги — призрачные прикосновения никак не исчезали. Голос был знакомым, приятным вопреки интонации, но в сочетании с противным ощущением страха и растерянности терял свою привлекательность. Пайпер пыталась уцепиться за него, беспорядочно проводя руками по плечам, надеясь сбросить что-то, сосредотачивалась изо всех сил, но слышала только громкий смех своего отражения.
— Разве тебе не нравится?
Пайпер зажмурилась и лишь спустя секунду подумала, что делать этого не следовало. Её руки, отряхивающей бедро от призрачного ощущения, коснулась другая рука. В мозолях и ссадинах, ставших родными, со смуглой кожей и коротко подпиленными ногтями.
Пайпер отпрянула от своего отражения, вырвавшегося за рамки зеркала, и уставилась на него.
— Пойдём со мной, — ласково произнесло отражение. Совсем как она, когда уговаривала отца отвезти её куда-нибудь в его законный выходной. — Я же знаю, что ты этого хочешь.
Пайпер с трудом и непониманием того, почему вообще решила вступить в диалог, спросила: