Тогда мне казалось, что заунывный звук ветра с той стороны отчетливо веет опасностью, и что если мы не уйдем, то нас с отцом настигнет неминуемая беда.
Сейчас я вспомнила то ощущение страха, и хотя уже не была испуганной маленькой девочкой с травмированной психикой и извечной манией преследования, почувствовала вполне осязаемую дрожь: место, служившее постелью для давно ушедших в лучший мир, само по себе было жутким. Бросила короткий взгляд на Глеба – он вряд ли разделял мои страхи, выглядел таким же напряженным, загруженным под завязку одному ему известными мыслями. На какую-то долю секунды я вновь подумала, что зря все это делаю… Но потом уверенно двинулась вперед, туда, где виднелся купол старой деревянной церкви.
Снег комьями падал на мои волосы, таял мокрыми пятнышками на плечах куртки, попадал в глаза, мешая обзору, но я хорошо знала, куда идти. Глеб не говорил ни слова, точно чувствовал, что в любую секунду я могу передумать, резко повернуть назад и трусливо вернуться в спасительное тепло машины. Быть может, он в самом деле улавливал мой настрой, потому не пытался спугнуть, просто шел следом, почти в точности повторяя мои следы на свежем снегу. Или же просто не хотел вникать и мысленно вновь был где-то далеко, а я все выдумала, как обычно.
Самонадеянно приписала ему способность чувствовать мое состояние.
Когда мы поравнялись с церковью, я невольно замедлила шаг, сделала глубокий вдох и почти сразу почувствовала ладонь Глеба на своем запястье. Он словно в очередной раз заглянул за завесу моих мыслей, каким-то образом сумел в них разобраться и поспешил избавить от смутных сомнений, для чего ему вовсе не требовалось изобретать что-то сложное, достаточно было просто взять меня за руку.
– Вер, я хочу тебе сказать… – он вдруг остановился, не выпуская моей руки, так что мне тоже пришлось замедлить шаг. – Если все это из-за того, что я как полный баклан подсел тебе ночью на уши со своими дурацкими откровениями… В общем, ты не обязана ничего мне рассказывать. Если это что-то изменит между нами, то, может, я и не хочу ничего знать.
Улыбнувшись, я отвела в сторону упавшую на лицо прядь волос:
– Тебе все равно?
– Нет. Конечно, нет. Видишь ведь, что творится… Я только не хочу накалять еще больше.
Едва сжав его ладонь в грубой перчатке, я вновь обернулась к извилистой белоснежной тропинке между могильных камней, давным-давно позабытых людьми.
– Мы почти пришли.
О том, что здесь кто-то похоронен, говорила только присыпанная кучка запорошенной снегом земли и маленький каменный ангел, благодаря которому я могла легко отыскать это место даже без какой-либо таблички и старых цветов. Я сомневалась, что двигаюсь в верном направлении, но ноги сами вели меня туда, откуда, казалось, так и тянуло мертвым пронзающим холодом.
Чем ближе мы подходили, тем сильнее зрела во мне уверенность в том, что я все делаю правильно.
Пора. Иначе нельзя. Вчера Глеб сказал, что не знает, от чего отталкиваться в наших сложных отношениях. Все верно: он ничего не знает обо мне, сомневается, и пока между нами стоит неведение, подпитываемое терзающими подозрениями и сомнительными доказательствами вроде бредовых каракулей Павла, все будет непреодолимо рушиться. Невозможно убежать от своей тени по острому стеклу осыпавшегося прошлого.
Еще издали я заметила что-то яркое, виднеющееся между могил как раз в том месте, которое собиралась показать Хаосу. Дыхание сбилось, сердце сделало резкий скачок вниз, хотя в ту секунду я еще не понимала, что это вообще может быть. И только когда безымянная могила оказалась в нескольких шагах от нас, я поняла, что яркое пятно, контрастирующее на мрачном фоне, не что иное, как новенький цветочный венок, небрежно приложенный к маленькому безликому ангелу.
Венок, которому попросту неоткуда здесь взяться…