Снидер широко раскрыл глаза:
— Вы помните? Да, думаю, это возможно. Хорошо, предположим, Лэрри, в его нынешнем состоянии, обнаруживает, что кто-то похищает его ракету. Он импульсивно попытается остановить преступника, а позвать полицейского нельзя. И тогда ему придётся принять сознательное решение. А это неправдоподобно, пока не закончится схватка, то есть, пока у него не появится время, чтобы подумать.
— Значит, если я поймаю его на неожиданном, то могу рассчитывать на его человеческие рефлексы?
— Да, но не путайте рефлексы с мотивациями. Вы не знаете, каковы его мотивации в настоящее время.
— Продолжайте.
Снидер откинулся назад и заложил руки за голову. Официант незаметно подошёл, разливая напитки из скважин в своём торсе. Гарнер заплатил и отпустил его.
Снидер резко заговорил:
— Вы знаете, как он выглядит: пять футов и семь дюймов в высоту, тёмный и довольно красивый. Его родители жили в Оксфорде, но миллионерами не были. Он хорошо приспособлен и поразительно эластичен — вот почему ему удавалась работа с контактной телепатией. У него были некоторые волнения по поводу роста, но ничего такого, о чём мы могли бы беспокоиться. Они частично компенсировались тем, что он называл “немного сверх того”.
— Миссис Гринберг рассказывала мне об этом.
— Частично он подразумевал под этим свою телепатию, и частично — медицинскую аномалию, о которой, как я полагаю, и рассказывала вам Джуди. Но он был очень серьёзен по отношению к себе, как к чему-то особенному. Вы должны помнить и о том, что он читал мысли годами — мысли людей и дельфинов. Это накопило в нём полезную информацию. Сомневаюсь, так ли важны дельфины, но среди добровольцев, которые соглашались на контакт и чтение мыслей, были профессора физики, выдающиеся математики и психолога. Вы могли бы назвать его прекрасно образованным человеком. — Снидер выпрямился. — Помните об этом, когда пойдёте против него. Вы не знаете интеллекта статуи, но у Лэрри свой собственный разум и чей-то ещё. Он ловок, адаптивен и необычайно уверен в себе. Он подозрителен к суевериям, но искренне религиозен. У него прекрасные рефлексы. Я-то знаю. Я играл с ним в теннис: Джуди и я против него одного, и Лэрри неизменно выигрывал партию.
— Тогда мне лучше быть начеку.
— Конечно.
— Предположим, его религии угрожают. Как он будет действовать?
— Вы подразумеваете ортодоксальный иудаизм?
— Нет, я говорю о любой религии, которой он теперь придерживается. Подождите, я это раскручу. Как он будет действовать при угрозе тому, во что верил всю свою жизнь?
— Конечно, это вызовет его раздражение. Но он не фанатик. Бросьте ему вызов, и он охотно начнёт спор с вами. Но попытайтесь изменить его мнение о чём-то фундаментальном, и вы получите настоящий урок. Вам тогда не удастся обойтись только словами. Понимаете, о чём я говорю?
На огромном белом экране контрольно-транспортного космического центра две тёмные капли висели почти неподвижно. Хэлли Джонсон развернул камеру видеофона, чтобы Гарнер мог увидеть экран.
— Военный корабль движется чуть быстрее судна для молодожёнов. Если они и дальше будут так двигаться к Нептуну, то пройдут мимо друг друга.
— А куда ещё они могли бы направиться?
— На несколько астероидов. У меня есть список.
— Можно его прослушать?
Джонсон зачитал имена четырнадцати второстепенных греческих богов.
— Большая часть уже вычеркнута, — добавил он. — Когда корабли проходят перигей орбиты, продолжая наращивать скорость, мы вычёркиваем данный астероид.
— Прекрасно! Держите меня постоянно в курсе событий. Как насчёт моего корабля?
— Будьте там в двадцать часов. Около двадцати одного вас выведут на орбиту.
Штралдбругс-клуб не был единственным клубом с низким возрастным ограничением его членов (учитывая и Совет). Но это был единственный клуб, где возрастное ограничение возрастало на год через два проходящих года. В 2106 году каждому члену было по крайней мере сто сорок девять лет. Естественно, автодоки Штралдбруга были лучшими в мире.
Однако лечебные резервуары по-прежнему выглядели, как чрезмерно увеличенные гробы.
Люк выбрался из резервуара и прочёл пронумерованный счёт. Он оказался большим. Док произвёл дренаж его позвоночника, сделал глубокое сокращение коленных суставов и определил мышечный тон; он перезарядил крошечную батарею в сердце, добавил гормоны и какие-то эзотерические субстанции в его кровоток. На курсе чиен-терапии ему измерили локализованные ультразвуковые пульсы; Люк почувствовал боль от основания черепа до копчика, но ощущение почти терялось в пояснице. Проверку завершали маникюр и педикюр.
Люк воспользовался своей принадлежностью к Силам и выбил запас гормонов, антиаллергенов, отборных антибиотиков и общих омолодителей, которые будут поддерживать его подвижным и здоровым. Из отверстия в автодоке вышел шприц размером с пивную банку, по бокам которого чётким шрифтом были отпечатаны инструкции. Люк поджал губы при виде иглы; но вы не можете использовать пульверизатор, когда необходима инъекция в вену. Он сказал доку, куда отправить счёт.
Ещё немного черновой работы, и он может вздремнуть.
Учитывая дряхлое состояние многих членов Штралдбруга, будки видеофонов клуба были достаточно большими, чтобы вмещать передвижные кресла. В кабине Люка воздух едва просвечивался от табачного дыма.
— А как вы разговариваете с дельфинами? — спросил он, чувствуя себя до странности неуверенно.
Фрэд Торранс ответил:
— Так же, как вы говорили бы с Лэрри. Но Чарли будет отвечать на дельфинезе, и мне придётся переводить. По видеофону вы не разберёте его английский.
— Ладно. Чарли, меня зовут Лукас Гарнер. Я из Сил. Ты знаешь, что случилось с Лэрри?
Хрюкание, хихикание, свист, визг и скрипы! Только один раз Люку довелось слышать что-то подобное. Восемнадцать лет назад он был свидетелем в судебном разбирательстве по убийству. Трое других свидетелей — и жертва, которая, конечно же, не присутствовала, — были дельфинами.
Торракс перевёл:
— Ему известно, что Лэрри утратил чувство своей тождественности. Доктор Янски звонил и рассказал об этом почти все.
— Так вот, вчера Лэрри удрал от нас и стартовал на похищенном корабле. Я буду преследовать его. Мне бы хотелось знать обо всём, что Чарли может рассказать нам о нем.
Снова дельфинья речь. Торранс сказал:
— Чарли требует взамен одолжения.
— Да, на самом деле? Какого? — Люк подбодрил себя. С ломкой языкового барьера пловцы-дельфины показали себя способными торговцами. К счастью или нет, жёсткий и сложный моральный кодекс дельфинов легко подошёл к концепции торговли ходоков-землян.
— Он хотел бы поговорить с вами о возможности соучастия дельфинов в осеменении звёзд.
Из трех присутствовавших людей Торранс, морской биолог, яснее всех понимал, о чём шла речь. Чарли говорил медленно и чётко, но и при этом Торранс часто путался с переводом. Для него двуязычная беседа шла следующим образом:
— Будь я проклят, если что-нибудь понимаю, — сказал Гарнер. — Чарли, вас посетила новая идея? Я никогда не слышал, чтобы дельфины хотели допрыгнуть до звёзд.
— Нет… скорее здесь новое качество. Вопрос обсуждался на абстрактном уровне, и многие проголосовали за него, причём скорее всего из боязни, что пловцы что-то упустят. Но меня самого не оставляет страстное желание вот уже третий день.
— Значит, Гринберг. У него буквально навязчивая идея о космосе?
— Пожалуйста, используйте настоящее время. Да, у него навязчивая идея, все верно. Я пару дней ощущал себя и мыслил, как Лэрри. Не скажу, что целиком понял желание посетить Джинкс, но могу объяснить его немного… Мне не хотелось бы использовать устаревшие термины, но частично это… — Чарли воспользовался английским словом: — Несогласие с судьбой. В какой-то мере можно понять: на Джинксе он мог бы иметь столько детей, сколько захотел бы, четыре или даже пять, и никто не выразил бы недовольство. Частично такое же желание иногда возникает у меня в этом водоёме. Данное пространство не для плавания. Лэрри хотел гулять по улице без малейшего страха наступить кому-то на пальцы, не боясь, что залезут в карман, что попадёшь в пешеходный затор и шесть кварталов будешь идти задом наперёд. Замечу, что я, анализируя ситуацию, значительно больше думал над этим, чем Лэрри.