Кзанол знал, что он тоже летит на Тритон. Чувство великодушной жалости вкралось в него, и он вспомнил о традиции, по которой семейство Рейкарлива никогда не вздевалось над рабами. Кзанол решил встретить спящего раба на Тритоне.
— Один… два… Я не могу найти корабля Гарнера. Должно быть, он куда-то сел или отключил двигатель. Другие вращаются на орбите.
— Забавно, почему он нам не доложил. Надеюсь, с ним ничего не случилось.
— Мы бы увидели вспышку, Смоки. Так или иначе, он пошёл на Нереиду, а затем отключил двигатель. Если это так, мы обнаружим его позже.
Когда Кзанол оказался поближе, он ПРИКАЗАЛ спящему рабу повернуть корабль и присоединиться к нему. Через час военный корабль и “Золотое Кольцо” были рядом.
Пилот и штурман Кзанола беспокоились о горючем, поэтому, как только судно спящего раба приблизилось, Кзанол ПРИКАЗАЛ ему перелить своё топливо в “Золотое Кольцо”. Он ждал каких-то звонких звуков, хлопков, производимых кораблями, К счастью, карты отвлекли его и кольцом привязали к креслу. Он следил за движениями своих трех рабов лишь частью ума: спящий был в хвостовой части судна, нилот и штурман неподвижно сидели в рубке управления. Он не хотел рисковать их жизнью, позволив помогать спящему.
И конечно он подпрыгнул, как испуганная газель, когда дверь воздушного тамбура, покачнувшись, раскрылась и вошёл раб.
У раба был умственный щит.
— Эй! — непонятно заговорил он на английском. — Я хочу спросить, нам нужен переводчик?
Он невозмутимо прошёл в рубку управления. У двери остановился и махнул рукой — в руке был дезинтегратор Кзанола.
Человек с талантом и образованием Лимана мог бы никогда не оказаться на такой скучной работе. Лиман знал: этого ни за что не случилось бы на Поясе. Когда-нибудь он переселится туда, где его оценят по достоинству.
Итак, Джеффрей Лиман был старшим обслуживающей команды корабля ЛЕНИВАЯ ВОСЬМЁРКА 3.
Лиман завидовал команде другого подразделения по планированию полёта, которая размещалась в Гамбурге. Проныры с добрыми намерениями постоянно вносили какие-то незначительные изменения в траекторию звездолёта, ожидая, что политики позволят наконец запустить корабль. Но систему жизнеобеспечения ЛЕНИВОЙ ВОСЬМЁРКИ 3 нельзя было переделать и за два года.
По крайней мере на сегодняшний день.
Теперь Лиман и трое его подчинённых следили за шайкой техников, которые превращали три каюты во что-то странное. Целый рулон тонкой проволочной сетки был натянут на стены, пол и потолок. Сложное оборудование приварили к тому, что прежде было полом судна, а теперь вдруг стало внешней переборкой. От силовой установки провели отводы. Лиман и его люди стали мальчиками на побегушках, они гоняли по кольцеобразным коридорам, принося кофе, бутерброды, схемы узлов, инструменты, проверочную аппаратуру и сигареты. У них и понятия не было, что происходит. Вновь прибывших заставляли отвечать на вопросы, но ответы были какой-то тарабарщиной. Например:
— Мы сможем утроить количество пассажиров! — говорил мужчина, голова которого была похожа на коричневое пятнистое яйцо. Он тряс амперметром, подчёркивая слова. — Утроить!
— Как?
Мужчина, размахивая амперметром, указал на комнату.
— Мы поставим их здесь как на эскалаторе метро в час пик, — сообщил он по секрету.
Когда Лиман обвинил его в легкомыслии, тот смертельно обиделся и вообще отказался разговаривать.
Под конец дня Лиман чувствовал себя плоским червём в четырехмерном лабиринте.
Ему как-то удалось отправить сразу всю группу на обед, сыграв на общем складе ума. Во время обеда вещи стали проясняться. Лиман навострил уши. когда услышал фразу “замедляющее поле”.
Обед превратился в приём гостей. Было почти 14.00, когда Лиману удалось позвонить по видеофону. Другой человек едва не повесил трубку, но Лиман знал слова, которыми можно было остановить его.
Первый медовый месяц Линг провёл в Рено, штат Невада, тридцать лет назад. Затем Линг Ву разбогател на оптовой торговле фармацевтикой. Недавно Комиссия по рождаемости подарила одной супружеской паре привилегию иметь более двух детей. Это была его семья.
Здесь, перед кристаллической стеной Большого танцевального пузыря, раскрывалась панорама окольцованной, полосатой планеты. Они не слышали музыки позади себя. Здесь была космическая музыка, звук воображения, вызванный к жизни диким пустынным очарованием, раскрывавшимся перед ними. Мягкие извивы льда тянулись от горизонта до выступа ближайшего обрыва, а выше него висела игрушка, декорация — эстетическое чудо, которого не знал ни один обитаемый мир.
Спросите астронома-любителя о Сатурне. Он не просто расскажет вам о нем, он вытащит свой телескоп и покажет вам его. Он выкрутит вам руки, но покажет.
Линг Дороти, из четвёртого поколения обитателей Сан-Франциско, прижала ладони к кристаллической стене, словно хотела, чтобы они прошли сквозь неё.
— Ах, я надеюсь, — говорила она, — я надеюсь, что он никогда не вернётся за нами!
— О чем ты, Дот? — Линг Ву улыбнулся, приподняв голову. Она была на дюйм выше его.
— О ЗОЛОТОМ КОЛЬЦЕ.
— Прошло уже пять дней. Мне тоже нравится здесь, но мне неловко думать, что люди погибли только ради того, чтобы позволить нам остаться здесь немного подольше.
— Разве ты не слышал, Ву? Миссис Вилинг только что рассказала мне, что кто-то похитил “Золотое Кольцо” прямо с космодрома!
— Миссис Вилинг очень романтична.
— Дайттт мне эттт, дайттт мне эттт, — пародировал Чарли. — Сначала Лэрри, потом Гаррнерр, Время, вот что мы получили. Неужели они хотят все звезды только для себя?
— Мне кажется, ты недооцениваешь их, — сказал старый дельфин.
— Наверное хватило бы места и для нас и для них в каком-то мире. — Чарли не слушал его. — Они практически не знают, что мы появились здесь совсем недавно. Мы могли бы быть полезными, я знаю, могли бы.
— Почему у нас нет времени? Ты знаешь, сколько времени понадобилось им самим?
— Что ты хочешь сказать?
— Первой истории ходоков о полёте на луну несколько тысяч лет. А они оказались там только сто пятьдесят лет назад. Имей немного терпения, — проговорил тип с изношенными зубами и покрытой шрамами челюстью.
— У меня нет тысячи лет. Неужели я должен провести всю жизнь, рассматривая небо, пока мои глаза не высохнут?
— Ты в этом не будешь первым. Не будешь первым даже среди пловцов.
Дейл Снидер прошёл в холл, как завоеватель, планирующий новые победы. Когда он проходил мимо пациентов, то улыбался и кивал, но его проворная походка отбивала охоту к беседе. Он достиг двери комнаты отдыха дежурного персонала и открыл её.
Ему потребовалось секунд пятнадцать, чтобы подойти к кофейному стенду. К этому времени Дейл Снидер постарел лет на сорок; его тело обвисло, плечи опали, щеки сползли на дюйм книзу, оставив маску уныния, с усталыми, припухшими глазами. Он налил чёрный кофе в чашку из пенопластика, коснулся её оттопыренной губой и выпил до дна. После момента нерешительности он вновь налил чашку из другого крана. Тоже дрянь порядочная! Но, по крайней мере, вкус был другим.
Ну вот. Он мягко опустился в кресло и уставился в окно; чашка согревала его руки. Снаружи виднелись деревья, трава и то, что выглядело кирпичными дорожками. Меннинджер был лабиринтом строений, каждое из которых имело не больше четырех этажей. Небоскрёб в милю высотой для нужд миллионов жителей был окружён жизненно необходимым ландшафтом; и большинство женщин-пациенток бежали сюда, визжа от сексуальных проблем, которые находили разрешение в этой одинокой вытянутой башне.
Дейл встряхнул и отхлебнул варева. На десять минут он может забыть о пациентах.
Пациенты. Пациенты с “шоком пришельца”. Они одурачили его скачала, его и других, своим сходным поведением. Лишь теперь стало ясно, что их проблемы отличаются так же, как отличаются кончики пальцев. Когда чужак дал себе волю, каждый получил какой-то шок. Дейл и его коллеги пытались вылечить их как группу. И это оказалось абсолютно невозможным.