— Четыре месяца самых утонченных расспросов, — проворчал он, — четыре месяца мучительных перекрестных бесед, проведенный самыми мудрыми социологами, которые использовали каждую свободную минуту, что, в общем-то, немного. Четыре месяца самого хитроумно спланированного расследования, скрупулезного анализа и сортировки и просеивания данных… — с этими словами профессор хлопнул папками об стол так, что несколько листов вылетело и упало на пол, — а мы знаем о социальном устройства Бетельгейзе IX меньше, чем о социальной структуре Атлантиды.
Мы находились в крыле здания Пентагона, отведенном тому, что эти кокардоголовые назвали со свойственным им искрометным юмором «Проект Энциклопедия». Я прогуливался по широкому, залитому солнцем оффису, разглядывая время от времени очередную обновленную карту штатного расписания. Я ткнул пальцем в маленький квадратик, под которым стояла подпись: Подотдел Источников Энергии. Оный отдел, как показывала идущая высоко вверх тонкая полоска, напрямую подчинялся ОТДЕЛУ ИССЛЕДОВАНИЙ ИНОЙ ФИЗИКИ. В другом маленьком квадратике очень красивыми буквами были выведены имена армейского майора, полковника разведки, а также докторов Лопеса, Винте и Майнцера.
— Ну, а как дела обстоят у этих? — спросил я.
— Боюсь, что не лучше, чем у нас, — тяжело вздохнув мне в затылок последний раз, Троусон отошел от диаграммы. — Я сужу об этом по тому, с каким несчастным видом Майнцер дует в свой суп за обедом. Обсуждение вопросов между различными подотделами запрещается на правительственном уровне, ты это знаешь. Но я помню Майицера еще по студенческой столовой. Он точно также дул в свой суп, когда завис над проектом двигателя на солнечной энергии.
— Ты не думаешь, что Энди и Дэнди считают нас малышами, которым еще рановато играть со спичками? А, может, они просто считают нас обезьяноподобными существами, слишком безобразными по их мнению, чтобы позволить нам копаться в их рафинированной и высокоэстетичной культуре?
— Я НЕ ЗНАЮ, Дик, — профессор снова повернулся к столу и стал с раздраженным видом копаться в своих листках с социологическими записями. — Если все так, как ты говоришь, то почему же они позволили нам свободно обшаривать их корабль? Зачем им в таком случае с такой серьезностью и почтением отвечать на каждый наш вопрос? О, если б только они могли отвечать конкретнее! Но это такие сложные, такие творческо-эстетские существа, они настолько напичканы поэтическими сантиментами и хорошими манерами, что из всех их велеречивых и пространных ответов невозможно выудить не то, что математическую логику, но и самый простой здравый смысл. Стоит мне только подумать об их утонченных манерах, об их кажущемся отсутствии всякого интереса к общественному устройству, едва я начинаю сопоставлять оба эти факта с их космическим кораблем, который скорее напоминает ювелирную штуковину, на изготовление которой требуются сотни лет… — профессор Троусон запнулся, видимо потеряв мысль, и стал перетасовывать папки отчетов с неистовством пароходного шулера на Миссисипи, который наконец-то дорвался до чужой колоды.
— А не может быть так, что у нас просто в башке еще не хватает винтиков, чтобы их понять?
— Может. Фактически, мы все время приходим к этому же выводу. Уорбьюри указывает на грандиозный толчок в развитии нашего языка с того момента, как появились технические словари. Он говорит, что этот процесс, который у нас только начинается, очень сильно влияет, не только на словарный запас, но и на концептуальное мышление людей. Ну, и, естественно, что раса, настолько обогнавшая нас в своем развитии… Но если б они только могли назвать хотя бы какую-нибудь науку, которая хоть слабо напоминает наши!
Мне было жалко смотреть, как беспомощно моргают его умные и мягкие глаза.
— Не расстраивайтесь, профессор. Быть может, к тому времени, как Пяткосос со своим дружком завершат свой первый выезд в свет, вы уже сможете распутать все их умничанья, и нам удастся все-таки прокрутить вперед их заезженную пластинку про то, что «мой друг, ты прилетел через моря на многокрылой птице…»
Вот так-то, Альварес. Даже я с моим умишком рекламного агента, и то залез туда же. Я должен был сказать что-то в тот момент. И уж бьюсь об заклад, ты бы не кивнул мне с серьезным видом и не сказал бы: «Надеюсь, да, Дик. Я страшно надеюсь, что это будет так». Но ты только подумай. Не только Троусон попался на удочку. Не только Уорбьюри, но и Лопес, и Майнцер, и Винте. Да и я, между прочим.
Я смог немного расслабиться, пока Энди и Дэнди были за границей. Моя работа на этом, конечно, не закончилась, но мои спецы поехали вместе с ними, и мне приходилось только время от времени вносить коррективы. В основном работа свелась к тому, что я устанавливал контакт со своим коллегой в той стране, куда они прибывали, и со знанием дела рассказывал им тайные приемы всучить собственному народу Парней с Бетельгейзе. Им, конечно, приходилось подгонять их под местные массовые фобии и народные сказания, но им было все-таки легче, чем мне, не знавшему вообще, чего ожидать от американской публики.