Конечно, неофициальные связи между Россией и Восточной и Центральной Европой сохранялись и после падения коммунизма посредством структур, переживших СССР. Сохранялись связи между различными группами в бизнес-кругах, а также между бывшими сотрудниками спецслужб[79] .
Еще до присоединения Крыма существовали признаки того, что в некоторых правительствах, и в частности правительстве Виктора Орбана в Венгрии, росли пророссийские настроения по мере того, как сами они становились более авторитарными внутри страны. К ужасу ЕС, Орбан начал ограничивать прессу и судебную свободу и раскритиковал «империализм» ЕС, когда Брюссель его осудил. Вацлав Клаус, президент Чехии с 2003 по 2013 г., назвал ЕС большей угрозой свободе, чем Советский Союз, и с похвалой отозвался о Владимире Путине как о сильном лидере. Сидя рядом с Путиным в 2015 г., он предупреждал об опасности «политкорректности» и «мультикультурализма», подрывающих западные свободы, повторяя то, что ранее говорил сам Путин[80]. Его преемник Милош Земан был единственным западным лидером, посетившим в 2015 г. празднование 70-й годовщины окончания Второй мировой войны на Красной площади. Более того, после отравления Скрипалей на территории Великобритании в 2018 г. Земан был единственным лидером ЕС, усомнившимся в ответственности России. Однако на другом конце спектра находится еще одна нелиберальная демократия — Польша. С тех пор как к власти пришло правительство PiS («Право и справедливость») под руководством Ярослава Качиньского, Польша остается решительно настроенной против России. Она обвинила Кремль в виновности в авиакатастрофе 2010 г. над Смоленском, в которой погиб бывший президент Польши Лех Качиньский, брат-близнец Ярослава. Другие члены ЕС критиковали внутренние репрессивные меры PiS, в том числе ограничение независимости судебных органов, стремление «заткнуть рот» прессе и судебное преследование за любую попытку приписать Польше ответственность за холокост.
Почему же страны Центральной Европы, казалось бы, изменили свое отношение к России и стремятся к отмене западных санкций? Их поведение можно объяснить не столько угасанием воспоминаний о коммунистическом периоде, сколько их опытом с 1990 г. и вновь обретенным чувством национальной идентичности[81]. Они значительно теснее связаны с Россией экономически, чем другие члены ЕС, и поэтому заплатили за санкции гораздо более высокую цену, чем Западная Европа. Они также считают, что ЕС не принял их в качестве полностью равноправных партнеров, и возмущены потерей суверенитета в пользу Брюсселя. Например, посткоммунистический опыт Болгарии оказался более сложным, чем опыт других стран, и она рассматривает турецкую гегемонию и религиозный фундаментализм среди своего турецкого населения (крупнейшая группа национального меньшинства в Болгарии) в качестве большей угрозы, чем потенциальная агрессия России. Болгары также разделяют большую часть негодования России в отношении Запада и считают, что ЕС относится к ним как к гражданам второго сорта.
Кроме того, учитывая произошедшее на Украине, новые члены НАТО задаются вопросом, насколько Запад тверд в своем решении защищать их от российской агрессии.
В последнее время Россия начала проводить более активную и дестабилизирующую политику на Западных Балканах, надеясь предотвратить сближение этих стран с евро-атлантическими структурами[82]. В 2016 г. появились доказательства того, что группа местных националистов и русских, связанных с ГРУ, предприняла попытку государственного переворота в Черногории, поскольку та была готова вступить в НАТО, и даже решились на попытку убийства премьер-министра за день до выборов[83]. Переворот провалился, и Черногория вступила в НАТО. Отношения между Россией и Сербией стали более тесными, и сербское руководство считает, что ему не нужно выбирать между ЕС и Россией. И в то время как хрупкое федеративное государство Босния и Герцеговина изо всех сил пытается удержаться от распада, Россия поддерживает Республику Сербскую, одну из двух составляющих его республик, в ее стремлении выйти из состава федерации[84]. В последнее десятилетие ЕС и США уделяли Западным Балканам гораздо меньше внимания, и Россия занялась заполнением этого вакуума, ссылаясь на исторические, культурные и религиозные связи с регионом. Для Юго-Восточной Европы более тесные связи с Россией являются полезным средством также уравновешивания отношений с Европейским союзом и США, а кроме того, они приносят дополнительную выгоду в виде российских денег, нефти и газа.
79
Slawomir Budziak, “Czech Echoes of the Kremlin’s Information War,” New Eastern Europe, March 30, 2015, http://neweasterneurope.eu/2015/03/30/czech-echoes-kremlins-information-war/.
80
Vaclav Klaus, “Valdai’s Debate About Threats: The Threat Is Us,” Valdai Discussion Club, October 27, 2015, http://valdaiclub.com/a/hiqhliqhts/v-clav-klaus-valdai-s-debate-about-threats-the-threat-is-us/.
81
Ivan Krastev, “What Central Europe Really Thinks About Russia,” op-ed, New York Times, April 27, 2015, http://www.nytimes.com/2015/Q4/28/opinion/what-central-europe-really-thinks-about-russia.html.
82
Dimitar Bechev, Rival Power: Russia’s Influence in Southeast Europe (New Haven, CT: Yale University Press, 2017).
83
Ben Farmer, “Surveillance Photos ,Show Russian Intelligence Officers Plotting Montenegro Coup,” The Telegraph, August 29, 2017, https://www.teleqraph.co.uk/news/2017/08/28/surveillance-photos-show-russian-intelliqence-officers-plottinq/.
84
Jasmin Mujanovic, “Russia’s Bosnia Gambit,” Foreign Affairs, September 6, 2017, http://www.nouvelle-europe.eu/en/russia-france-relations-fools-georqia-war.