– Что?
Но она уже сладко посапывала, подсунув под ухо свою лисью шапку с хвостиком.
– По-моему, ты шпарила по латыни. Это не честно.
– А! Вспомнила. Duas Dimensiones.
Родион приподнял брови, ожидая пояснения. Вместо них Ия потёрла переносицу и добавила ещё кофе из кофеварки.
– В отпуск хочу, – сказала она. – До страсти.
– В чём проблема? Поехали.
– Это у тебя всё просто… У нас сыра не осталось?… Это означает – два измерения.
Родион молчал. Иногда он соображал очень медленно.
– Ну, вот мы с тобой живём в трёхмерном мире, – объясняла Ия с набитым ртом. – А твой – двумерный. Молодец – взял и создал Вселенную. Вот и всё. В отпуск хочу. Хочу в отпуск.
Так как оба были не любители шумных компаний, домик решено было снять подальше от людской суеты. Юная представительница турагентства подсовывала Родиону разные фотографии. Он листал их, постепенно мрачнея. Всё это было не то… Только под вечер, в четвёртой по счёту фирме он нашёл, что хотел, и с лёгкостью отсчитал солидную сумму.
Ие он решил устроить сюрприз и ничего не сказал.
Дом был очень старым. Кто здесь жил, какие события происходили – этого история не сохранила. Известно было лишь то, что в девятнадцатом веке в нём помещалась небольшая таверна – об этом говорили почерневшие от времени бочка и кружка, вывешенные над входом, и кольца коновязи в стене.
Сдавала его пожилая итальянская пара, живущая по соседству, за зелёным холмом.
Дом утопал в зелени. Сейчас, в середине апреля, здесь всё просыпалось и цвело. Прямо перед крыльцом буквально на глазах распускались сотни тюльпанов – алых, жёлтых, белых и пёстрых. Белые нарциссы с жёлтыми сердечками ослепительно сияли на солнце.
Ия и Родион просыпались поутру от голосов птиц, звенящих в молодой листве, и долго лежали, прислушиваясь и улыбаясь.
К морю вела удобная рыжая тропинка, но купаться было холодно. Они брали с собой полотняный зонт, еду, вино и покрывала, спускались вниз, сбрасывали одежду и подолгу валялись на берегу, попивая из тёмной бутылки, хихикая и разговаривая о разных пустяках.
После обеда Родион рисовал, а Ия читала или дремала на веранде.
Это был бы самый лучший отдых на свете…
Через неделю приехали соседи, но жили они довольно далеко. Иногда до Ии и Родиона долетали смех и голоса, но в целом, им было до лапочки – есть ли вообще кто-то на полуострове и в мире.
Однажды после обеда Ия отправилась вздремнуть, а Родион остался на веранде. Её разбудили голоса – один был Родиона, другой – мягкий, тонкий и очень нежный. Ия накинула халат и вышла на веранду. Маленькая девочка с чёрными как уголь волосами что-то быстро лопотала по-итальянски, а Родион смеялся и перекидывался с ней мячиком.
– Лаура, – раздалось из кустов.
Девочка вмиг исчезла, будто была наваждением.
Ия хотела незаметно уйти, но было слишком поздно – Родион увидел, какое было у неё лицо.
7
К вечеру поднялся шторм. Ия закрыла хлопающие ставни и поставила чайник. Ей не хотелось разговаривать. И не хотелось видеть Родиона.
– Может, хватит уже. – сказал он.
Она вздрогнула и повернулась.
– Ия, может, я и не от мира сего, но не дурак и не слепой. Какого лешего ты изводишь себя? Просто наслаждайся жизнью и…
– Ты не понимаешь.
Он обнял её за тонкие плечи. Оттого, что она была выше ростом, ткнулся носом в её шею.
– Ещё как понимаю…
На ночь глядя Родион незаметно растворил в её мелиссовом чае таблетку снотворного. Сам он спать не собирался.
Он вышел на крыльцо, допил из горлышка остатки вина, вытер рот рукавом и рассмеялся.
Ветер крепчал – он подвывал в щелях древних ставен, шумел листвой, срывал лепестки тюльпанов, и они влетали на крыльцо, словно ожившие языки пламени.
– Подходящая ночь. – сказал он сам себе. – Подходящее место. Подходящее время!
Время перевалило за полночь. За окнами бушевал ветер. Ия безмятежно спала.
Родион открыл последнюю бутылку вина. Он уже еле держался на ногах, и рука с кистью так часто соскальзывала, что он, в конце концов, ободрал все ладони о штукатурку.
Хихикая и напевая, он ползал вдоль стены, падал, снова поднимался, размазывал краску разбитыми пальцами, отходил назад, критически оценивал, растушёвывал, ронял кисти, скользил ногами по пролитой воде, проводил недостающую линию размером с лапку муравья…
Никогда в жизни он так не творил.
В голове его звенели и кружились образы. Бескрайние лесные просторы глазами летящей под облаками плицы, сладкий аромат раздавленной в ладонях полевой клубники, звенящий в зубах холод родниковой воды, соль пота, жирное тепло пирога, запах пропахшей костром одежды, заливистый лай в сизом тумане, звон трамвая, мелькание велосипедных спиц, колючие снежинки на щеке… всё мешалось, выскакивало, топорщилось и просилось на волю…