Чайка облюбовывает понравившийся ей куст колосняка и в центре его строит гнездо. (Может быть, полярная рожь защищает гнездо от ветра, как отдыхающих на Балтике!) В гнездо приносится разный материал. Здесь же сыплется и помет.
На следующий год жилье подновляется, становится чуточку повыше. Колосняк пронизывает его своими корневищами. Скрепляет, подобно железной арматуре. Все накопившиеся колосняковые и птичьи сокровища разлагаются с трудом. И кочка продолжает расти ввысь. Колосняк, как и раньше, шьет ее своими побегами. Так она достигает метровой высоты.
Сколько на это уходит лет, сказать трудно. И. Бреслина думает, что не меньше ста. А может, и несколько сотен лет? Во всяком случае, содружество чаек с колосняком оказывается весьма устойчивым и полезным для того и другого участника. Без колосняка чайкам пришлось бы туго. Может быть, не было бы и самих птичьих базаров.
Колосняки широко расселились по земле. На пляжах Северной Америки двухметроворостый колосняк канадский не менее известен, чем наш, песчаный. Растут колосняки на Памире и на Тибетском нагорье.
Вмешательство людей в жизнь природы иногда воспринимают с пользой для себя. Южный собрат полярной ржи — колосняк гигантский, родом с прикаспийских песков и барханов, быстро освоил железнодорожные насыпи. По ним постепенно пробирался на север. Достиг Тамбова, Рязани, а потом и самой Москвы. Видимо, рыхлый дорожный балласт заменил ему родной песок.
Любовью к морским и всевозможным другим побережьям отличаются не только колосняки. И многие другие злаки. И больше всех, кажется, прибрежница солончаковая. Название говорит само за себя. Злак невысокий. Расстилается часто по земле. И если бы не сизый, почти голубой отблеск побегов и не длинные, как колосья, метелки, можно было бы и не заметить.
Под Сталинградом во время войны прибрежница здорово выручала. Лошади ели ее с превеликим аппетитом. А самое главное, растет, где ничего другого съедобного для них нет: по корковым солонцам да по солончакам. Там сплошные заросли. Хоть паси, хоть коси. Можно использовать и прошлогодний запас. На пухлых солончаках, на почве, насквозь просоленной и почти бесплодной, у прибрежницы на стеблях выступает лишняя соль. Кристаллики ее уплотняются и спекаются в толстый футляр толщиною в хлебную корку. В соляном футляре побеги сохраняются упругими и свежими до следующей осени. И четвероногие едят их с не меньшей охотой.
Такие выдающиеся качества прибрежницы не остались незамеченными. Еще в 1928 году решили ввести ее в культуру. Однако первые опыты не удались. Посеяли рано весной, семена не взошли. Посеяли поздно, та же история. Результат один, причины разные. Ранний посев не годится потому, что тепла маловато, хотя влаги довольно. Позднее тепла прибавляется, зато исчезает влага.
Другой не менее занятный злак — свинорой, бермудская трава. Тоже сизый, тоже невысокий, приподнимающийся. Только соцветие из нескольких веточек-колосков. Селится по речкам, по ручьям в Крыму, на Кавказе и в Средней Азии. Две тысячи семян дает одно растение. А если рядом распаханное поле, бермудская трава его быстро оккупирует. И тогда очень трудно от нее избавиться. На плотных почвах побеги почти распластываются на земле, создавая сплошной ковер.
Отвлечемся на минуту от свинороя и вспомним, какие затруднения испытывают работники городских стадионов в поисках покрытия для футбольных полей. Сеют мелкий злак — мятлик и еще несколько растений. Но все они быстро выпадают под бутсами футболистов. В Ереване на одном из стадионов насеяли свинорой. Вышло отличное, прочное поле. Одна беда. Бермудская трава — уроженка теплых мест. В северных городах расти не будет.
Справедливости ради замечу: на юге иной раз забирается на виноградники и даже на рисовые поля. Снижает урожай. Там за свинороем приходится следить.
Вейник, лаланг и белоус
Старые гари кедровых лесов часто похожи на ржаное поле. Тысячи, миллионы желтых соломин. Узкие, как колосья, зрелые метелки. И только черные остовы обгорелых пней говорят, что первое впечатление обманчиво и что на гари разросся совсем другой злак — лесной сорняк вейник. На плохой, тощей почве вейник редок, как плохо засеянная нива, на хорошей, тучной так густ, что в двух шагах ничего не видно. И ростом выше человека.