Наталия Курсевич
Мир разделился на светлый и темный
Мир для меня после войны разделился на светлый и темный: мы и они – человек и нечеловек. И это знание уже – навсегда.
БЛОКАДА.
Война нас застала в Ленинграде. Я расскажу о блокаде, во время которой мы жили… Убивали нас голодом 900 дней блокады. Каждый день казался вечностью. Вы не представляете, каким длинным голодному человеку кажется день, час, минута!.. Люди, как тени, медленно двигались по городу,.. как во сне, в глубоком сне… Ты это видишь, но у тебя мысль, что ты видишь сон…
Мама хранила несколько кусочков сахара… Это был наш золотой запас. Один раз младшая сестренка не выдержала – и взяла один кусочек. Через несколько дней еще один. Потом опять. Скоро не осталось ничего.
Заболела мама. Ей нужна глюкоза. Сахар. Она уже не могла подняться. На семейном совете решили – достать заветный сахар. Наше сокровище! Вот… мы его и сберегли для такого дня! Но… весь дом перерыли, а сахара нет. Младшая сестренка вместе со всеми искала… А вечером призналась… Старшая сестра ее била!.. А младшая сестренка просила ее: «Убей меня! Убей! Как я буду теперь жить?!»…
Летом и осенью 41-го не было достаточной настойчивости, твердости, последовательности в эвакуации населения, это пришло позже… и в условиях несравненно более трудных, – когда пришлось вывозить (и даже выводить пешком на сотни километров!) около миллиона ослабленных голодом людей, – в морозы, под бомбежками и обстрелами…
Память сохранила все до деталей: мамин ситцевый платок, папины шершавые руки… Если бы я только знала тогда, что с нами станет; если бы только знала, что будет дальше… А дальше,.. а дальше война. Она забрала у меня все. Мой отец погиб на фронте, мою маму и сестренок (после нашей эвакуации из блокадного Ленинграда) убили на оккупированной территории …немцы. А я выжила, выжила… Понимаете?.. Выжила, …выжила. А сердце тогда стучало тихо так: тук-тук,.. тук-тук… Вот только не понимала «зачем»? Зачем?..
А у отца глаза были, как небо майское, теплое, нежное, а теперь они закрыты, и он зарыт! Где – где же он зарыт? Там? Там? Или там? Папа! Папочка мой! Мама… Мамочка, мамочка!!! Сестренки!!! Я вас похоронила… во дворе… Немцы, немцы, немцы… Скоты!!! Я спать не могу, не могу, мамочка. Снится дом наш, папа снится, ты снишься… Папа, сестрички… И немцы! И война снится!.. И война стонет… Подлая! И люди в крови все умирают… И я просыпаюсь,.. кричу(!)… и просыпаюсь… И сердце стучит снова, как тогда: тук-тук,.. тук-тук…
В ЭВАКУАЦИИ.
Немцы(!)… Впервые к нам они заявились летним днем. Мы с младшей сестренкой сидим на крылечке, в ладонях вишни, и мы этими вишнями играем в войну. Сестренка побеждает, смеется… И вдруг, побелев как мел, беззвучно, одними губами, как в обмороке, прошептала: – Немцы!.. Их было много. Один из них, таща за уши убитого кролика кричал:
– Мамка! Ком гэр!
Но вместо мамки увидев нас с сестричкой – двоих ошалевших, измазанных вишней – немец наставил свой пистолет:
– Пух! Пах! Капут!..
И расхохотался. Довольный, сытый, в одной руке пистолет, в другой кролик, истекающий кровью… Было ясно, что он не чувствует боли ни кролика, ни цветка, ни ребенка… И шутка его – тоже не человечья, потому что он – не человек.
Получилось так, что даже не во время бомбежек, не из-за безумного страха перед голодной смертью, а вот в эту минуту – этой дикой шутки нелюдя мир для меня раскололся на два: светлый и темный – мы и они. Человек и нечеловек!
ФРОНТ.
Вот уже два года как я на фронте… В перерывах между боями я часто вспоминала своих близких, школу, вальс…
Помню, когда прибыла в дивизию…
В 1-ом своем бою я… испытала ощущение беспомощности и страха…
«Ребята, есть кто живой?!», – пробираясь по окопам, спрашивала я, вглядываясь в каждый метр земли…
– Ребята!.. Кому помощь нужна?!.
Я переворачивала мертвые тела, все они смотрели на меня, но никто не просил помощи, потому что уже не слышали. Артналет уничтожил всех!..
– Ну не может такого быть, хоть кто-то же должен остаться в живых?! Андрей, Михаил, Степан, Димка!!!
Я подползла к пулемету и увидела Дмитрия.
«Димочка!!! Дима!!!», – закричала во всю мощь своих легких, но тело уже остыло, только голубые глаза неподвижно смотрели в небо.
Спустившись в другой окоп, я услышала стон…
«Люди, отзовитесь!!! Кто живой?!!», – опять закричала я.
…Стон повторился, неясный, глухой… Бросилась искать оставшегося в живых…
«Миленький, я здесь!!! Я здесь!!!», – кричала я, переворачивая всех, кто попадался на пути.
– Я обязательно тебя найду!!! Ты только не умирай, дождись меня! Не умирай! Я обязательно найду тебя!!!