Незнакомец придвинул к себе стул и сел возле меня.
— Выслушайте меня, а потом уж решайте, стоило ли это делать, — произнес он.
И тут, Джилл, он рассказал мне совершенно удивительную историю, подобной которой вам слышать еще не приходилось.
Он сказал, что принадлежит к существам, которые нас воскресили. Сами себя они называют этиками. Он не собирался вдаваться в историю этиков, или в то, откуда они взялись, или во что-либо подобное. Для этого у него времени не было. К тому же если его поймают — собственные соплеменники, заметьте, — для него все закончится весьма и весьма печально.
У меня, разумеется, было множество вопросов, но не успел я еще открыть рот, как он приказал мне молчать и слушать. Потом он навестит меня еще раз, а может, и несколько. Вот тогда-то он и ответит на большинство моих вопросов, а пока я должен усвоить только вот что: нам вовсе не дарована вечная жизнь. Мы просто подверглись научному экспериментированию, а когда эксперимент кончится, то прикончат и нас. И мы умрем в последний раз, только теперь уже навсегда.
— А что за эксперимент?
— Ну, это нечто существенно большее, чем просто эксперимент. Одновременно это проект исторического плана. Его народ пожелал собрать сведения по истории, антропологии и тому подобному. Им любопытно узнать, какие общественные структуры мы — люди — создадим, если нас перемешать между собой. И как станут люди меняться, будучи поставлены в определенные условия.
А еще он сказал, что большинству групп будет разрешено развиваться без всякого вмешательства его соплеменников. На другие же группы влияние будет оказываться — иногда слабое, а иногда — весьма действенное. Проект займет долгое время, возможно несколько сот лет. Затем для проекта придет finit[165], и finit для всех нас. И обратимся мы в прах… уже навсегда.
— Это мне не кажется особо этичным, — сказал я. — Почему они отказывают нам в том, чем владеют сами, — в вечной жизни?
— А это потому, — ответил он, — что они не истинные этики. Несмотря на их колоссальное самомнение, они жестоки, как жесток ученый, подвергающий мучениям животное, дабы продвинуть вперед научное знание. Ведь у этого ученого есть свои соображения, свои оправдания.
Видите ли, ученый делает в известном смысле доброе дело, а поэтому в определенных пределах он этичен. К тому же в ходе этого эксперимента кое-кто из вас обретет бессмертие. Правда, не многие.
— Как это? — спросил я.
И тогда незнакомец рассказал мне о сущности, которую Церковь Второго Шанса называет «ка». Вам приходилось об этом слышать, Джилл?
— Я ходила на их проповеди, — ответила Джилл.
— Ну, тогда вы знаете и о «ка», и об «акхе», и о всяких прочих дурацких штуковинах. Этот парень сказал мне, что теология шансеров отчасти верна. Главным образом потому, что один из этиков посетил человека по имени Ла Виро и тем подвигнул его на создание Церкви.
— Я думала, что это просто одна из дичайших выдумок, которую эти визионеры выдумали и пустили гулять по свету, — сказала Джилл. — Я верила этому не больше, чем верила на Земле в бредятину земных пророков: Моисея, Иисуса, Зороастра, Магомета, Будды, Смита, Эдди — всей этой тошнотворной братии.
— Ну и я тоже, — отозвался Сирано. — Хотя, когда я помирал, я все же покаялся. Преимущественно чтоб утешить мою несчастную сестру и моего доброго друга Ле Бре. Кроме того, вреда от моего обращения на смертном одре никому не было. А уж если говорить совсем по правде, так я убоялся пламени адского. В конце концов…
— Последствия воспитания, полученного в детстве.
— Точно. Но теперь передо мной стояло существо, утверждавшее, будто такая штука, как душа, действительно существует. А у меня самого имелось неоспоримое доказательство существования жизни после смерти. И все же я не мог отделаться от сомнений, от чувства, что надо мной кто-то издевается. Что, если этот человек на самом деле всего лишь кто-то из моих соседей, прикинувшийся вестником богов? Я поверю ему, а завтра превращусь во всеобщее посмешище? Как! Де Бержерак — преклоняющийся перед разумом, атеист, и так дешево купился на фантастическую выдумку?
Но… кто мог сыграть со мной подобную шутку? Я не знал никого, у кого могли быть причины и средства для подобного розыгрыша. А как быть с наркотиком, который заставил Ливи спать, а у меня парализовал ноги? Я лично что-то о таком наркотике не слыхивал. А где мог взять шутник этот шар, охватывающий голову незнакомца? В хижине все же хватало света, чтоб разобрать, что шар черный и почти непрозрачный. И все же…
И тогда, будто уловив, что моя вера пока колеблется, незнакомец вручил мне нечто вроде очков, сделанных из незнакомого мне материала.
— Поднесите это к глазам, — сказал он, — и взгляните на Ливи.
Я так и сделал и чуть было не задохнулся от изумления. Прямо над головой Ливи висел многоцветный шар. Шар светился — он излучал яркий свет. Он вращался и то сокращался в объеме, то расширялся, а время от времени выпускал из себя нечто вроде рук — такие шестигранные придатки. Они вдруг скрывались в шаре, но на их месте сразу же появлялись другие.
Незнакомец протянул руку и позволил положить ему на ладонь очки. Он ничего не сказал, но было видно, что ему не хочется, чтоб я к нему прикасался. Я, ясное дело, повиновался…
Незнакомец спрятал очки где-то в глубинах плаща и произнес:
— То, что вы только что видели, — ватан. Это и есть бессмертная часть души каждого из вас. — После паузы он продолжил: — Я избрал нескольких из вас, чтоб помочь мне сразиться с тем чудовищным злом, которое творят мои соплеменники в отношении вас. Я выбрал людей в соответствии с их ватанами. Видите ли, мы можем читать в ватанах так же просто, как вы читаете детские книжки. Характер человека отражен в его ватане. Может быть, слово «отражает» тут не совсем точно, так как ватан и есть характер. Но у меня нет времени, чтоб объяснять подобные детали. Главное в том, что лишь ничтожная часть человечества достигнет желанной окончательной стадии — бессмертия души, если человечеству не будет даровано гораздо большее время на завершение этого процесса.
А затем он опять кратко коснулся того, о чем шансеры повествуют с такими подробностями. Что не получивший завершения ватан умершего человека вечно странствует в просторах космоса, продолжая хранить в себе все человеческое, но не обретая сознания. Только полностью развившийся ватан обретает сознание. И такой стадии удостаиваются лишь те, кто достигает морального совершенства еще при жизни. Или кто хотя бы подходит к такому состоянию достаточно близко.
— Как?! — вскричал я. — Значит, результатом достижения морального совершенства явится странствование несчастного призрака сквозь глубины космоса, где он будет вечно биться и отлетать туда-сюда от стен Вселенной наподобие космического мячика, сохраняя при этом сознание ужаса своего положения и не имея возможности общаться с кем-нибудь, кроме себя самого?! И это состояние, которого все жаждут?
— Не следовало бы вам меня прерывать, — ответил незнакомец, — но я все же отвечу вам вот что: существо, которое достигает состояния совершенства ватана, или, иначе, акха, уходит за пределы. Оно не остается в этом мире. Оно уходит за пределы.
— И что же там — за этими пределами? — спросил я.
— Уйти за пределы означает стать частью сверхватана. Стать частицей Реальности. Или Бога, если вам угодно так называть Реальность. Стать одной из клеток Бога и испытывать вечный и бесконечный экстаз Божественного Бытия.
Я уже почти убедил себя, что имею дело с обезумевшим пантеистом. И все же спросил:
— Однако это слияние означает потерю человеческой индивидуальности?
— Да, — ответил он, — но вы становитесь частичкой суперватана, то есть Бога. Вы обмениваете свою индивидуальность, свое самосознание на то же самое, но принадлежите сверхсуществу, так что это вряд ли можно рассматривать как потерю. Это самый большой выигрыш, какой только можно себе представить, это результат!
— Да это просто ужас какой-то! — обозлился я. — Это что же за идиотские игры ведет Бог со своими созданиями? Разве после этого можно утверждать, будто жизнь после смерти, будто бессмертие хоть чем-нибудь лучше небытия?