Окузо передал координаты Грейстоку, который сказал, что «Минерва» может прибыть к «Рексу» уже на следующий день. Он затребовал также и местонахождение «Марка Твена».
— Я хотел бы пролететь над ним, чтоб Сэм мог полюбоваться на воздушный корабль, который собирается потопить «Рекса», — пояснил Грейсток.
— Тебе для этого не придется сильно удлинять свой маршрут, — ответил Фаербрасс, — а Сэму доставит колоссальное удовольствие.
Окончив разговор с Клеменсом, Фаербрасс сказал:
— Я полагаю, что Грейсток совершает чистое самоубийство. «Рекс» набит ракетами и несет два аэроплана, вооруженных ракетами и пулеметами. Все зависит от того, сможет ли Грейсток захватить «Рекса» врасплох или нет. На это шансов мало, если радар засечет «Минерву». Конечно, радар может быть выключен.
Зачем им его включать? Для навигации в дневное время вполне достаточно и сонара.
— Да, — отозвался Пискатор, — но люди на «Рексе», должно быть, видели нас. Они начнут прикидывать, кто мы такие, и вполне вероятно, что воспользуются радаром, ибо насторожатся.
— Я тоже так думаю, — сказала Джилл. — Они быстро сообразят, что только Пароландо способно строить дирижабли.
— Что ж, посмотрим. К тому времени, когда «Минерва» доберется до «Рекса», мы уже перелетим через Полярные горы. Не думаю, что в тех местах хороший радиоприем. Нам придется подождать новостей до возвращения оттуда.
Говоря это, Фаербрасс сохранял на лице весьма мрачное выражение, будто совсем не был уверен, вернется ли «Парсеваль» из своего полета.
Солнце скрылось за горизонтом планеты, хотя на этой высоте небо еще долго оставалось освещенным. Наконец пришла ночь со своими сверкающими звездами, туманностями и грозовыми облаками. Джилл еще несколько минут поговорила с Анной Обреновой, прежде чем отправиться в свою каюту. Маленькая русская казалась довольно дружелюбной, но было в ее манерах нечто говорившее о внутреннем напряжении. Неужели она и в самом деле оскорблена тем, что не получила места старшего помощника?
Прежде чем уйти к себе, Джилл предприняла прогулку по коридору с пониженным давлением, дойдя до кормовой секции. Здесь она выпила кофе и поболтала с офицерами. Был тут и Барри Торн, но он тоже почему-то нервничал и даже куда больше, чем обычно. Может быть, подумала Джилл, он все еще страдает оттого, что Обренова его отвергла? Если причина их ссоры была именно такова?
И тут она вспомнила, что эти двое говорили на неизвестном ей языке. Сейчас было не время спрашивать об этом Торна. Вполне возможно, что у нее вообще никогда не будет удобного повода выяснить этот вопрос. Ведь начать такой разговор — значит признаться, что она тогда подслушивала.
С другой стороны, ей было ужасно любопытно. Нет, когда-нибудь, когда не будет более важных дел, требующих неотложного внимания, она все же спросит Торна. Она скажет, что случайно проходила мимо — что чистая правда — и услыхала несколько слов их диалога. В конце концов, раз она не поняла ни слова, значит, она не подслушивала, так ведь?
Джилл ушла в свою каюту, забралась в койку и почти сразу же уснула. В 4.00 свист интеркома разбудил ее. Она отправилась в рулевую рубку, чтобы сменить Метцинга — третьего помощника. Он еще немного побыл с ней, рассказывая о всевозможных случаях в бытность его капитаном L–I, а потом ушел. Джилл было почти нечего делать. Пискатор очень компетентный пилот, а атмосферные условия вполне нормальны. Более того, японец включил автопилот, хотя сам частенько поглядывал на приборную консоль.
В рубке присутствовали еще двое — радист и радарщик.
— Мы должны увидеть горы около двадцати трех часов, — сказала Джилл.
Пискатор вслух подумал, так ли они высоки, как определил Джо Миллер. Титантроп говорил, что их высота около 20 000 футов, или 6096 метров. Джо, однако, довольно плохо оценивал расстояния, и уж во всяком случае, плохо умел переводить их в метрические или английские меры.
— Узнаем, когда доберемся, — ответила Джилл.
— Не знаю, позволят ли нам таинственные обитатели Башни вернуться назад? — сказал Пискатор. — Или хотя бы войти в Башню?
На этот вопрос ответ был тот же, что и на первый, — Джилл просто промолчала.
— Впрочем, может быть, — продолжал Пискатор, — они все же разрешат осмотреть Башню.
Джилл закурила сигарету. Она была спокойна, но знала, что когда они подлетят к горам, то она как минимум ощутит страх. Они ведь окажутся на пороге входа в Запретное, в Табу, в Замок-Откуда-Нет-Возврата.
Пискатор, улыбаясь и посверкивая глазами, сказал:
— Вам когда-нибудь приходила в голову мысль, что некоторые из них могут оказаться на нашем корабле?
Джилл чуть не задохнулась — так глубоко втянула она в легкие табачный дым. Когда она прокашлялась, то с трудом прохрипела:
— Какого черта вы имеете в виду?
— У них могут быть агенты среди нас.
— Какие у вас основания так думать?
— Просто подумалось, — ответил он. — В конце концов, разве не резонно предположить, что они следят за нами?
— Полагаю, что вы видите гораздо больше, чем признаетесь. Что заставляет вас так думать? Почему бы вам не поделиться со мной?
— Потому что пока это лишь рассуждения праздного ума.
— Если это рассуждения праздного ума, как вы их называете, тогда нет ли среди нас кого-то, кого вы подозреваете, что он один из них?
— Было бы преждевременно говорить об этом, даже если б такой человек и был. Я не хотел бы указывать пальцем на ни в чем не повинных людей.
— Уж не меня ли вы подозреваете?
— Ну разве я не был бы круглым дураком, если б сказал, что да? Нет, все это пока лишь мысли вслух. Очень прискорбная привычка, от которой я бы охотно отделался.
— Что-то я не помню, чтоб вы когда-нибудь думали вслух.
Джилл не стала настаивать на продолжении разговора, поскольку Пискатор ясно дал понять, что не собирается ничего добавлять к сказанному. Остальное время вахты она продолжала обдумывать — что такое мог он заметить, а потом сложить вместе, чтоб получить имеющий смысл узор? Эти усилия наградили ее лишь головной болью, и она пошла спать, чувствуя себя совершенно разбитой. А что, если он просто подначивал ее?
Во второй половине дня, всего лишь двумя минутами раньше предсказанного ею времени, на горизонте возникли вершины Полярных гор. Они выглядели как облака, но радар нарисовал истинную картину. Это были горы. Вернее, это была сплошная горная стена, окружающая море. Фаербрасс прочел данные о ее высоте и застонал:
— Их высота девять тысяч семьсот пятьдесят три метра! То есть выше Эвереста!
У него была вполне основательная причина стонать, да и другие тоже встревожились. Дирижабль не мог подняться выше 9144 метров, и Фаербрасс заколебался бы даже в том случае, если б им пришлось подниматься до этого предела. Теоретически это было то предельное давление, которое могли выдержать газовые отсеки. Идти выше означало, что автоматические вентили в верхней части отсеков начнут выпускать водород в атмосферу. Если они этого не сделают, отсеки взорвутся, так как будет достигнут их лимит расширения объема.
Фаербрасс не хотел подводить корабль к предельной черте. Случайно попавший теплый слой наружного воздуха мог привести к еще большему расширению отсеков, и плавучесть корабля стала бы столь высокой, что нарушила бы требования безопасности. При этих условиях корабль быстро взмыл бы вверх.
Тогда пришлось бы немедленно вмешаться пилоту — опустить нос корабля и наклонить пропеллеры так, чтобы он круто пошел к земле. Если же этот маневр почему-либо не удался бы, газ, расширяясь при снизившемся атмосферном давлении, так стал бы давить на стенки отсеков, что они могли бы не выдержать и лопнуть.
Но даже если б дирижабль вышел благополучно из этой переделки, потеря газа, выпущенного через автоматические вентили, означала бы, что он стал тяжелее. Единственный же способ облегчить его — сбросить балласт. Но если балласта будет сброшено много, «Парсеваль» снова станет слишком легким…