— Многие из поучительных историй о Насреддине стали просто анекдотами, — сказал Hyp. — Люди рассказывают их, чтоб повеселиться, хотя первоначально они должны были восприниматься как поучения. Вот еще одна такая.
Насреддин много раз пересекал границу между Персией и Индией на своем ослике. Каждый раз ослик нес на спине большие связки соломы. Когда же Насреддин возвращался, ослик уже не нес никакого груза. Каждый раз таможенники обыскивали Насреддина, но не могли обнаружить никакой контрабанды.
Страж всегда спрашивал Насреддина, что он везет. Мулла отвечал одно и то же: «Контрабанду», и страж смеялся.
Прошло много лет, и Насреддин решил уехать в Египет. Таможенник подошел к нему и сказал:
«Ладно, Насреддин, теперь тебе ничто не угрожает, так скажи мне, что ты перевозил контрабандой?»
«Ослов».
Все снова расхохотались, и Фрайгейт сказал:
— Я слыхал эту историю в Аризоне. Только контрабандистом там был Панчо, и он пересекал границу между Мексикой и Соединенными Штатами.
— Думаю, все анекдоты древние, — протяжно сказал Райдер. — Возможно, все началось еще с пещерных жителей.
— Вполне возможно, — отозвался Нур, — но традиционно считается, что они слагались суфиями задолго до того, как родился Магомет. Они предназначены учить людей, в каком направлении следует изменять образ мышления. Но сами истории очень забавны. Конечно, учителя пользовались ими только на первой, самой простой стадии обучения.
С тех времен эти рассказы разошлись по всему Востоку и Западу. Мне было интересно обнаружить некоторые из них, рассказываемые в измененном виде в Ирландии на гэльском языке. Передаваемый из уст в уста за тысячи лиг и тысячелетия времен, Насреддин прошагал из Персии в Ирландию.
— Если суфии придумали их еще до Магомета, — сказал Фрайгейт, — значит, они были зороастрийцами.
— Суфизм не является монополией ислама, — ответил Нур. — Он, конечно, достиг своих высот среди мусульман, но каждый, кто верит в Бога, может стать кандидатом в суфии. Суфии постоянно модифицируют свои методы обучения, чтобы они согласовывались с местными культурами. То, что срабатывает среди персидских мусульман в Хоросане, не обязательно даст результат у черных мусульман в Судане. А для парижских христиан разница в эффективности будет еще больше. Место и время определяют форму учения.
Позже Нур и Фрайгейт разминали ноги на берегу, гуляя вокруг огромного костра и с трудом пробиваясь сквозь толпу оживленно болтающих дравидов.
— Как можно приспособить средневековый иберийско-мавританский метод обучения к этому миру? — спросил Фрайгейт. — Народы тут перемешаны — отовсюду и из всех времен. Нет монолитных культур. А те, что существуют, непрерывно изменяются.
— Над этим я и тружусь, — ответил Нур.
— Тогда одна из причин, по которой ты не хочешь взять меня в ученики, состоит в том, что ты сам еще не готов для роли учителя?
— Можешь утешать себя этим, — сказал Нур со смехом. — Но — да, это одна из причин. Видишь ли, учитель всегда сам должен учиться.
Глава 49
Сизые облака тумана расползались по всему кораблю, заглядывая в каждую каюту. Сэм Клеменс выкрикнул:
— Ох нет! Только не опять! — хотя вряд ли сумел бы объяснить, почему он выбрал именно эти слова.
А туман не только наваливался на все перегородки, не только просачивался в каждую щелку, пропитывая своей влагой все, что могло принять ее в себя, он клубами катился вниз по глотке Сэма, достигая сердца и обволакивая его. Сырость проникала в поры тела, ее капли стекали по коже, они катились по животу, пропитывали чресла Сэма, стекали по ним и лились по ногам, разжижая плоть и превращая ступни в липкую болотную грязь.
Ужас, объяснения которому он не знал, хотя и испытывал его далеко не впервые, заполнял все естество Сэма.
Он был один-одинешенек в рулевой рубке. Один на всем корабле. Стоя у пульта управления, он неотрывно всматривался в окно. Его застилал плотный туман. Сэм ничего не видел через пластик окна уже на расстоянии вытянутой руки. Не видел, но знал откуда-то, что берега Реки абсолютно безжизненны. На них не было ни единой души. И здесь, на этом гигантском корабле, тоже был только один он. Единственный человек на борту. Впрочем, корабль не нуждался и в нем, так как работал автопилот.
Но несмотря на свое одиночество, он знал, что оно не сможет быть помехой его плаванию к верховьям Реки. Ведь теперь во всем мире нет ни единой души, которая могла бы помешать ему в этом.
Он отвернулся от окна и стал ходить взад и вперед от одной стены рулевой рубки к другой. Сколько же времени уйдет на эти странствия? Когда же поднимется пелена тумана, когда же ярко засияет солнце и когда он увидит наконец горы, кольцом окружающие Полярное море? И когда он услышит другой человеческий голос и увидит другое человеческое лицо?
— Сейчас! — проревел чей-то голос.
Сэм подпрыгнул, будто в ногах у него распрямились тугие пружины. Сердце расширялось и сжималось с быстротой, с которой трепещут крылья колибри. Он даже не заметил, как развернулся на сто восемьдесят градусов и оказался лицом к лицу с обладателем голоса. Бесформенная темная фигура смутно виднелась в кипящих клубах тумана, заполнявшего всю рубку. Фигура надвигалась на Сэма, потом остановилась и простерла вперед еле различимый контур руки. Этот бесформенный придаток нащупал переключатель на пульте управления и щелкнул им.
Сэм пробовал было крикнуть: «Нет! Нет!», но слова толпились в его глотке и бились друг о друга со звоном, будто были сделаны из тонкого стекла.
Хотя в рубке было темно и разобрать, до какого переключателя дотянулась та рука, было невозможно, Сэм отлично понимал, что корабль лег на курс, который неминуемо приведет его к столкновению на полном ходу с левым берегом.
Наконец слова выдавились с визгом наружу:
— Не смей этого делать!
Бесшумная темная масса снова пришла в движение. Теперь Сэм уже видел, что это мужчина. Он был того же роста, что и Сэм, но плечи имел куда более широкие. На одном плече он держал длинную рукоять. На ее конце поблескивал усеченный треугольник стали.
— Эрик Кровавый Топор! — закричал Сэм.
И началась кошмарная погоня. Сэм мчался по всему кораблю, ныряя в каждую каюту трехэтажного капитанского мостика, потом пересек взлетную площадку, слетел по трапу на палубу, где сейчас стояли самолеты, и опять нырял в каждую каюту этой палубы, и снова вниз по трапу и через каюты крытой от ветра прогулочной палубы, и снова по трапу вниз и через все помещения главной палубы, и опять по трапу на котельную палубу.
Здесь, ощущая всю силу давления Реки на борта корабля, кожей чувствуя, что он находится ниже ватерлинии, он снова мчался через бесконечные закоулки и каморки. Он пробегал мимо гигантских электрических моторов, вращавших колеса и толкавших судно к неминуемой гибели. В отчаянии он попытался прорваться в отделение, где стояли два моторных бота. Сейчас он вырвет провода из мотора одного из них, а второй спустит на воду и оставит своего зловещего преследователя за спиной. Но кто-то запер дверь в этот отсек.
Тогда Сэм метнулся в крошечный закуток, стараясь унять рвущее легкие хриплое дыхание. И тут дверь закутка распахнулась. Фигура Эрика Кровавого Топора нависла над ним в серой дымке, плотно окутывающей их обоих. Фигура медленно надвигалась на него. Обеими руками она сжимала рукоять страшного топора.
— Я ж тебя предупреждал! — прорычал Эрик и взметнул топор. Сэм был бессилен, не мог ни шелохнуться, ни вскрикнуть. Да, это была его ошибка. Он свое заслужил.
Глава 50
Сэма разбудил его же собственный стон. Свет в каюте был включен, и над ним склонялось очаровательное лицо Гвенафры с ее длинными, медового цвета волосами.
— Сэм! Проснись! У тебя опять кошмары!
— На этот раз он меня чуть было не поймал, — проворчал он. Сел. На палубе слышались свистки. Минутой позже визгливо прогундосил интерком. Корабль должен был поворачивать к берегу ради зарядки у питающего камня и завтрака. Капитану полагалось вставать вместе со всеми. Сэм вылез из постели и прошлепал в туалет. Принял душ, почистил зубы и вернулся обратно в каюту. Гвенафра уже успела одеться в свое утреннее платье. И выглядела при этом как эскимоска, променявшая меха на полотенца. Сэм оделся примерно так же, но капюшон надвинул на свою капитанскую фуражку. Он закурил «корону» и, шагая взад и вперед по каюте, окутывал себя клубами дыма.