Этот город даже имел канализацию из деревянных труб, устроенную тогда, когда ни Лондон, ни Париж еще и знать не знали, что это такое.
Крестьянское поселение, в котором была церковь, называлось на Руси селом. А деревнями назывались селения в пять, десять, двадцать, а то и тридцать-сорок дворов, где церкви и священника не было. Но зато там непременно имелись небольшие часовенки, в которых лишь иногда устраивались службы с пришлым батюшкой, но перед иконами постоянно горели лампады и свечи и каждый мог зайти и помолиться. И на перепутьях больших дорог стояли часовенки.
Ну, а про города и говорить нечего, в них соборы, церкви и часовни соседствовали подчас бок о бок, занимая все наиважнейшие места, и только в Москве, к примеру, их насчитывалось около четырехсот.
То есть вся Русь когда-то была в бесчисленных храмах, в сияющих золотом и совсем скромных куполах и крестах.
А что такое храм?
Это Божий дом на земле, где человек, молясь, приобщается к Богу, сливается с ним душой, высветляет и очищает ее. И любой храм, любая церковка и часовня должны вызывать в человеке эти чувства всем своим убранством, устройством, самой службой, песнопениями, колокольными звонами. И внешне любой храм, как дом Божий должен быть самым дивным и красивым строением на земле.
Но ведь и сама земля русская очень красива. Что же, казалось бы, можно еще было добавить к ее красоте?
Но ведь добавили наши мужики-плотники.
Делали русские деревянные храмы действительно ни на что не похожими на земле. Сказочно-затейливыми их делали, необыкновенно легкими, очень островерхими, устремленными в небо и как бы связывающими землю с небом — людей с Богом.
И ставили их всегда в самых выигрышных местах — на возвышениях, на холмах в центре села, или на его краю, или на высоком крутояре над излучиной реки, и церкви эти были видны порой с разных сторон за многие, многие версты и были главными точками, главными украшениями окрестных земель, сливались с ними в единое удивительное целое, подчеркивая необыкновенную красоту друг друга. И белый свет и жизнь казались от этого людям, конечно же, еще прекрасней и радостней, и они, крестясь, возносили за то хвалу Господу Богу.
Но представляете, что значит сотворить такое деревянное диво! Да притом высотой подчас в десяти-двенадцатиэтажный современный дом. Да при помощи все тех же немудреных топоров, тесел и долот.
Основой любой церкви и часовни был тоже бревенчатый сруб. Но только в больших церквах помимо четырехстенок, или четвериков, как их называли, помимо пятистенок и шестистенок, были еще срубы восьмигранные — восьмерики и кресчатые — крестообразные. Были маленькие круглые срубики — барабаны. Были разные прирубы-приделы. И все они ставились один на другой в самых разных сочетаниях, но чаще как бы ступеньками вверх. И непременно покрывались высокими заостренными кровлями и кровельками и переходами-перекрытиями в виде заостренных же полубочек, кокошников, на которых поднимались купола и куполки на мощных барабанах или стройных круглых шейках. И все церкви, и многие колокольни, и отдельные звонницы обязательно венчали высокие островерхие, чаще всего восьмигранные шатры с главным куполом, иногда и по три шатра, из коих один был всегда главный и выше других.
Но ведь обыкновенные четырех- или шестистенки и обыкновенные двухскатные крыши делать в тысячу раз легче проще, чем разные причудливые заостренные кровельки, переходы, бочки и кокошники, а тем более многометровые шатры. Тут от плотников требовалось уже не просто мастерство, а великое мастерство, так как тот же шатер — это тоже сруб, но восьмигранный и из коротких жердей, постепенно сужающихся кверху. И мало того, что все причудливые конструкции должны были быть красивы и соразмерны друг другу, в них во всех ведь тоже не было ни гвоздя, даже в куполах, подобных луковицам, и они должны были стоять века. И стояли.
Значит, что же: русские плотники выбирали самое сложное, что можно было делать из дерева, и очень многие из них были великими мастерами?
Да, очень многие.
А если бы они не были таковыми, русские деревянные церкви не были бы столь не похожи ни на что на земле, столь радостны и легки, столь разнообразны и не связывали бы так землю с небом, а людей — с Богом.