МУЗЫКА
Пастуший рожок, сзывающий стадо, слышишь в деревне обычно еще сквозь сон — от него и пробуждаешься. И испытываешь странное чувство, словно слышишь не музыку, а саму зарю, само занимающееся утро. Даже если это утро пасмурно и дождливо, нехитрый наигрыш нехитрого рогового или берестяного рожка все равно всегда такой сияюще зоревой, в нем всегда столько напевности и прозрачности, простора, солнца и тепла, что чудится, что все это рожок вливает и в твою душу, переполняет ее через край, и ты, независимо от возраста, радуешься этому утру, этому новому дню и тому, что живешь на земле совсем-совсем как в детстве — взахлеб.
Спросите кого угодно, кто слышал утренний рожок, — все подтвердят, что испытывали похожее, и большинству еще казалось, что с этих минут у них и впереди теперь будут только солнце, простор и радости.
Сейчас-то если и есть у каких пастухов такие рожки, то наверняка на всю Россию считанные единицы. А еще лет пятьдесят-семьдесят назад их было полно, и пробуждались под их прозрачные, веселые, зовущие невесть куда напевы миллионы и миллионы почитай что во всех русских селах и деревнях.
И триста лет назад миллионы и миллионы так пробуждались. Причем и во всех небольших и малых городах, ибо скотину тогда держали и там.
И семьсот, и тысячу лет назад, и невесть еще сколько до того.
И души эта музыка тоже лепила своей глубочайшей зоревой красотой, особенно ребятне.
А былины, торжественные славы князьям и их ратям и исторические сказания пелись в древности под переливчатый, колдовской рокот гусель яровчатых, многострунных, которые были широко распространены у восточных славян уже в шестом веке.
А на бой воинов тогда поднимали громогласные ревы медных и серебряных труб, неудержимая дробь барабанов, гром литавр.
Плясал же народ под залихватские пиликанья двух- и трехструнных гудков, напоминавших скрипки, переборы домр, перезвоны бубнов, напевы сопелей и дудок.
Музыка этих же инструментов сопровождала и некоторые ритуальные и обрядовые действа, которых, как вы знаете, было превеликое множество. А вот песни обрядовые пелись уже без сопровождения, как сольные, так и хоровые, вся их мелодика, все звуковое узорочье выводилось голосами.
И лирические и бытовые песни никогда не сопровождались музыкой. А они были в основном протяжными, широко распевными, какими только и могли быть песни на такой просторной земле, и вместе с тем они были всегда душевно очень напряженными, — русские же не умеют чувствовать в полсилы, только в полную, до кипения и взрыва! — и эти глубочайшие состояния и настроения передавались в песнях тоже только голосами, как одиночными, так и многими, слитыми воедино: протяжное многоголосье расцвечивалось необычайно, с непременными подголосками, подчас пронзительнейшими до озноба, которые оттеняют баритональные и басовые фоны, а первый голос ведет и ведет свой задумчивый или грустный, или тоскующий, или обнадеживающий, или печальный, или веселый, или еще какой проникновеннейший рассказ, который всем переворачивает души.
Но на какую именно мелодию, что исполнилось, мы, к сожалению, не знаем, ни одной подлинной древней песенной мелодии не записано, хотя нотная, так называемая крюковая грамота существовала на Руси уже в двенадцатом веке.
И все же представить, почти что воскресить, почти что услышать тогдашнее народное пение мы можем, потому что оно, точнее — принципы протяжной народной песни легли когда-то в основу русского церковного богослужебного пения, так называемого знаменного распева.
Знамена — это особые нотные знаки, похожие на крючки, которые ставились в церковных книгах над словами ирмосов, кондаков и стихирий, показывая, как именно они должны петься. Это называлось еще крюковой нотацией, и изобретена она на Руси вероятнее всего в одиннадцатом веке, во второй его половине, так как от двенадцатого века сохранилось уже несколько таких певческих крюковых книг.
Дело в том, что музыкальные инструменты в православных храмах запрещены, и все богослужения сопровождались и по сю пору сопровождаются только пением хоров, одного или двух, на правом и левом клиросах. Знаменный же распев был подразделен на три: на распространенный, или большой, особо пространный и мелодически очень цветастый, который употреблялся по большим праздникам; на средний, или обычный большой, менее пространный и цветастый, — для воскресных дней; и малый — из сжатых и кратких напевов, употребляемых вне торжественных богослужений. Вообще-то в основе их всех лежали еще греческие восемь гласов или напевов — восьмигласие, октоих, но богатейшие мелодические принципы протяжной народной песни позволили и на этом восьмигласии развить, расцветить каждый распев необыкновенно, причудливейше, превратив русскую литургию тоже в нечто совершенно неповторимое как в хоровом, так и в вокальном искусстве, ибо знаменное пение включало в себя и демественное, то есть свободное, использование и красоты редчайших голосов. Действенное пение очень любил еще Ярослав Мудрый.