Алексей Михайлович решил превзойти всех.
Мастеров позвали московских и подмосковных: плотничьего старосту Семена Петрова, стрельца-плотника Ивана Михайлова и крепостного крестьянина-плотника Савву Дементьева. У каждого была своя артель.
Имена этих строителей известны потому, что дворец строили царю. А при царском дворе всегда вели особые книги, куда записывали буквально все царские дела и расходы: с кем какие были переговоры важные и заключены договора, какие приняты новые указы и распоряжения-повеления, что произошло особо интересное, что куплено, что кому заказано, откуда привезено, за что кому и сколько заплачено…
Итак, плотничий староста Семен Петров, стрелец Иван Михайлов и крестьянин Савва Дементьев. Обратите внимание, для Ивана Михайлова и Саввы Дементьева, как для большинства русских строителей, строительство было второй профессией, а вообще-то первый служил в стрелецком полку и, наверное, не раз воевал, а второй растил хлеб, овощи, держал скотину. Однако взяли, как видите, именно их — значит, знали, какие это блестящие мастера; на царевы дела приглашали только лучших из лучших.
Начинали они тоже со срубов. Только их было очень много, и самых разных, в основном огромных размеров, Да так причудливо составленных, что, с какой сторона ни взглянешь, отовсюду дворец казался новым и будто еще красивей, еще нарядней. Это потому, что каждая часть его имела не только свою форму и высоту (в одном месте в шесть этажей!) не только свое неповторимое покрытие — где шатром, где полубочкой или бочкой, где кокошником, но и свой неповторимый резной наряд: на одном тереме рельефный узор из трав и дивных цветов — это резьба глухая, объемная, не сквозная; на другом наоборот — все сквозное, будто ленты причудливо переплетены; на третьем — все из ромбов, звезд, квадратов и других фигур, друг на друга наложенных; на четвертом — опять все объемное, но только в цветах и травах птицы всякие прячутся, звери и фантастические чудища. Ни одного нигде повторения — все разное и сюжетами, и самой резьбой: глухой, пропильной, накладной, рельефной.
Сделал двадцать шагов — дворец новый!
Еще двадцать — опять!
Полная сказка!
В нем было семь хором: для царя, для царевича, царицы и четверо для царевен. Всего же покоев — комнат, палат и залов — двести семьдесят. Все соединялось между собой коридорами, сенями, переходами, некоторые терема имели наружные обходные галереи, отдельные затейливейшие крыльца.
Внутри везде, конечно, тоже была резьба, причем более тонкая и еще замысловатей. Кое-где дерево оставлено чистым, полированным — драгоценные его сорта, кое-где раскрашено, кое-где залевкашено и покрыто позолотой и серебром. И во всех двухстах семидесяти покоях опять все разное в узорах и в технике. Над всеми окнами парили двуглавые золоченые орлы, в царских палатах под каждой колонной лежали резные вызолоченные львы.
Два года длились эти работы, в которых участвовали резчики и живописцы старец Арсений (то есть монах), Климка Михайлов, Давыдка Павлов, Андрюшка Иванов, Параська Окулов, Андрюшка Федоров, Фока Федоров и их ученики Евтюшка Семенов, Митька Сидоров и Ивашка Федотов.
Не удивляйтесь, что их имена записаны уменьшительно, как детские. Так было принято. Полностью да с отчеством тогда писались только имена людей знатных: бояр, князей да столбовых дворян, а всех остальных только так: Климка, Гераська…
«Весь он кажется только что вынутым из ларца благодаря удивительным образом исполненным резным украшениям, блистающим позолотой!» — восторженно писал о дворце приехавший в Россию иноземец Яков Рейтенфельс.
Коломенский дворец стали называть восьмым чудом света. И все посещавшие Москву старались побывать в усадьбе и полюбоваться им.
Кстати, в самой нарядной, приемной палате перед троном царя там лежали два небольших, но очень похожих на настоящих льва: в желтых шкурах, с лохматыми гривами, со свирепыми мордами и полуприкрытыми глазами — как будто дремали. Но стоило кому-нибудь приблизиться к трону, к царю, как львы поднимались на дыбы и грозно рычали, обнажив страшные клыки, — предупреждали, чтобы не смел двигаться дальше. Царь протягивал руку, приказывая им успокоиться и пропустить человека, — и они затихали и ложились. Это умельцы механики устроили Алексею Михайловичу еще и такое чудо заводное ко всем иным чудесам Коломенского.