Зря ждут помощи от власть имущих: ими он уж, кажется, фигурально поставлен. Сдал-принял, подпись-печать. «Стереть грань между городом и деревней» - советский лозунг давно переосмыслен в анекдотах, в теперешнюю пору «деревня» – лишь непонятное слово в клетках кроссворда.
Про надои, страду и урожаи в новостях не трезвонят. Это раньше надо было кормить страну, импортировать зерно, а у себя каждый миг не забывать беречь хлеб, уважая труд хлеборобов… - А нынче же всё есть, как в Греции, в Китае! И фильмы с названием «Свинарка и пастух», «Трактористы», «Сельский врач», «Щедрое лето» – мягко говоря, не в тренде. Это раньше были толстовско-кольцовские «Размахнись, рука! Раззудись, плечо!», а нынче как всё это восславить?
Не барин и не крестьянин,
не интеллигент и не технарь…
И не мужик дремучий и отсталый –
всё вместе: господин аграрий - иначе как назвать?
Именно для маскировки сельских жителей, я думаю, и придуман сей чудо-эвфемизм. Да и немудрено. Крестьяне - нечто из учебника истории, устойчивое сочетание со словом «крепостные», несущие свой крест (что тяжело и как-то неприлично), и они же христиане (что неполиткорректно как-то и даже уже ежу нетолерантно); колхозник – уже в своё время стал нарицательно-ругательным словцом, клеймом, синонимом деревенщины (и заодно совка); фермеры (они же фермера!) – это уже что-то из 90-х, ретро[1], да и вообще американщина.
Прислушаться к информшуму, так всё отлично: «В эпоху Интернета географической деревни не существует нигде, кроме вас самих» (Д. Дибров). Красиво сказано, но с типично столичным верхоглядством: уже в Подмосковье можно найти И-нет плохой и дорогой (я жил в маленьком городке, и там году уже в 2010-м всё ещё был один провайдер!). А дальше – не поверите - не кажный его и ищет (не счастье это, как многие считают, одно поветрие): пять каналов и автолавка по бездорожью – норма жизни.
Меж тем, пандеревенскость эта нашей страны никуда не делась. «Сельпоман», «сельпоманский», «сельпомасса», «сельповидный отросток» – в «диалекте» объединения «ОЗ» (о нём см. чуть ниже) придумано было нами целое гнездовье красочных терминов[2]. И содержание их – так называемый уровень культуры (пусть даже внешней – общения и быта), который, понятно, не всегда совпадает с буквальным местом рождения или проживания в деревне и глубинке. Да и со временем во многом тоже…
Вспоминается, как строили к нам асфальтовую дорогу (от большой трассы село наше вбок аж на 9 км – без неё никуда), она прошила село перпендикуляром совсем близко – через дом (тот, плохой), а ещё чуть дальше - «за клубом», «под огородом», как и все узловые точки («почта, телефон, телеграф»!), чуть больше трёх десятков метров от нашего дома, - насыпной мост через речку Пласкушу (или Плоскушу), для деревни - настоящая гигантомания. Мне и было-то от силы лет пять, но некий размах помню. Нас, ребятню, пленяли, такого не забыть, «алмазы» - разноцветные куски стеклошлака из щебёнки, которых один товарищ набрал целые старые сани, и именно я, каюсь, возглавлял потом несколько спецопераций и даже полномасштабных войн по завладению этими несметными сокровищами. Даже сейчас от того советского размаха и удара по бездорожью кое-какие «щепки» сохранились: у меня коллекция «алмазов» (сани так и зарыли где-то, осталось лишь своим трудом собранное да несколько трофеев); вдоль дороги часто можно встретить пришлых людей с металлоискателями – и ищут они такое тривиальное и сомнительное сокровище, как глыбы чугунного шлака, которые из обочины надо ещё выкорчевать; а у нас под огородом, в подрасплывшемся мосте - трубы огромные, чтоб крошечный, но шумящий пуще прежнего (!), поток речушки пропустить…
Речку, как и везде, загадили (а раньше, с деревянного моста, в солнечный день можно было язей и щук длинные спины наблюдать, и с укромного краю прямо бить острогой!); дорогу давно разбили (ещё колхозные раздолбаи на гусеничных тракторах начали), теперь лишь суперфуры с суперприцепами стегают по ней, громыхая по выбоинам многотонными монокультурными (будто в пику мультикультурализму) сельхозгрузами на вывоз; и, судя по публикациям в районке, восстановлению она не подлежит: всё сворачивается, как палаточный лагерь, и трубы, и бетон норовят выдрать и свезти в более цивилизованное место.