Эхо событий в Соморростро разлетелось по всей Испании, подняв волну ненависти и жалости; все новых и новых своих сынов отправляла нация на помощь Бильбао. Многие требовали огнем и мечом обрушиться на Страну басков, чтобы раз и навсегда уничтожить мятежное племя; другие громко возмущались духовенством; многие обвиняли правительство, обсуждая его промахи; немало было и таких, кто, как всегда, веселился. Карлистские позиции в Соморростро представлялись большинству в виде глубоких пропастей, недосягаемых пиков, узких теснин и ущельев, скалистых нор, веселая и приветливая долина рисовалась им страшным лабиринтом непреодолимых оборонительных сооружений. В конечном же счете все это давало свежие новости для прессы, темы для болтовни и споров в кафе, поводы для досужих толков большинству, и лишь в немногих домах плакали и горевали.
Знатные мадридские сеньоры собирались щипать корпию, сплетничали и, под предлогом учреждения отрядов милосердия для помощи раненым, плели интриги в пользу Альфонсито. В этой взбудораженной обстановке был сформирован третий армейский корпус, приняв командование которым, Конча обратился к офицерам, заявив, что их задача – окружить карл истов и разбить врага в одном решающем сражении, чего так жаждали фландрские полки.
Старик Элио, преданнейший из вассалов своего Короля, готовил приказ о том, чтобы перекрыть путь либералам, ожидая, как то подсказывала ему память, что они пойдут той же дорогой, что и в тридцать шестом году, знакомой, естественной и, как подсказывал опыт, единственно возможной. Двадцать седьмого он, из чистой предосторожности, послал подкрепление старому Андечаге, таким образом ослабив прикрытие маршрута, проложенного его памятью; однако двадцать восьмого Конча бросил свои колонны на штурм вершины Муньекас, и там на одной из дорог пуля прервала жизнь старика Андечаги, семидесятилетнего странствующего рыцаря, непреклонно вдохновлявшего осаду Бильбао, а теперь оставившего сиротами своих добровольцев. Старик Элио остался в одиночестве среди молодых генералов, а в это время либералы занимали долину Сопуэрты, прорывая линию обороны карлистов. Факты предательски не совпадали с воспоминаниями старого героя Ориаменди; события текли уже по иному руслу; враг, без сомнения, старался сбить, запутать его. Отдав приказ оставить Сопуэрту, он препоручил себя судьбе, меж тем как Лисаррага руководил отступлением.
Ночью двадцать восьмого либералы шли маршем по каменистым тропам под упрямо моросящим дождем, чтобы соединиться со своими товарищами в Соморростро. Двадцать десятого они продолжали наступать, карлисты же отступали, сдавая позицию за позицией.
Их главнокомандующий выжидал; выжидал, желая посмотреть, чем все это кончится; выжидал, уверенный в себе, полагаясь на свою преданность Правому делу, на преданность собственных воспоминаний, на спасительный рельеф местности. Сначала надо было найти кончик, а уж потом потихоньку распутать весь клубок; следовало дать врагу обнаружить свои намерения.
В какой-то момент старику Элио показалось, что Конча все же пойдет старой дорогой, дорогой прошлой войны, той, что отпечатлелась в его памяти и которую подсказывал опыт, – на Вальмаседу; иной опоры, кроме воспоминаний, у него не было; сам он отправился в Гуэньес, но здесь вновь ход операций отклонился от запечатлевшегося в его дряхлом уме образца. Либералы задумали невозможное, то, до чего они не додумались в тридцать шестом году; они углублялись в горы, словно собираясь подняться на хребет Гальдамес; ну видано ли было когда-нибудь подобное безумие?! Люди, которых старик вел за собой наугад, уставшие то и дело менять направление, сбитые с толку, роптали против этой ходячей развалины, против этого старикашки, которому, как старому псу, оставалось одно – хранить верность хозяину. Были офицеры, предлагавшие не обращать на него внимания, действовать на свой страх и риск, наперекор судьбе, попытаться сделать хоть что-нибудь, выработать свежий план операций и целенаправленно следовать ему. Конкретный план? Но, следуя одному плану, они заранее отказывались от других возможностей; ох уж эта неопытная и нетерпеливая молодежь, по наивности верящая, что чем раньше встанешь, тем раньше рассветет! План? Да разве мог быть план более грандиозный, чем эти горы, которые Господь воздвиг здесь, чтобы защитить верных Ему?