Часто во время своих прогулок он встречает юношу, который почтительно приветствует его. Юноша этот – Пачико, и как-то, разговорившись, они вспомнили об Игнасио, о его «прекрасной душе». Разговор глубоко тронул отца.
Пачико тоже извлек пользу из войны, наблюдая за ожесточенной борьбой разноречивых мнений. Он излечивается, хотя и медленно, от ужаса смерти, который, правда, еще дает о себе знать, но постепенно сменяется озабоченностью – слишком мало времени отпущено человеку; сравнивая мимолетно краткую жизнь с вечностью, Пачико приходит в отчаяние и думает о том, что каждый новый день приближает его к концу, иногда начинает сомневаться, а стоит ли вообще браться за что-либо, ведь труд твой все равно останется незавершенным. Но, подумав так, он тут же отгоняет от себя дьявольское наущение – «все или ничего».
Он по-прежнему любит гулять в горах; теперь он окреп, и прогулки даются ему с меньшим трудом. Выбрав погожий денек, бежит в горы от однообразно снующей городской толпы, ускоряя шаг по мере того, как шум города стихает за спиной. У подножия каменного великана ненадолго останавливается перевести дух, устроившись в тени под деревом в лесу, куда не достигают солнечные лучи. Там, в тени, скромные папоротники – выродившиеся, измельчавшие потомки первобытных гигантов, – побежденные буками и каштанами, едва отваживаются поднять голову от земли. Вокруг муравчатая трава стелет мягкое ложе отпрыскам буков, которые платят за это, даря ей свою тень, а лишайники-паразиты прилепляются к могучим древесным стволам и высасывают из них живительные соки, хитростью возмещая недостаток силы. Задумчиво глядит Пачико на тихие, мирные формы этой безмолвной борьбы, на мир, царящий в лесу, где вступили в союз большое и малое, победители и побежденные, влачащие жалкое, паразитарное существование. Сама война принимает здесь мирный облик.
Отдохнув, он начинает подъем. Чем выше он поднимается, тем шире, как нечто живое, разворачивается перед ним величественная панорама, тем глубже становится дыхание. Воздух своей свежестью пропитывает все его существо, ощущения его словно парят над окружающим, и он переживает в эти минуты то глубинное чувство сокровенной свободы, какое переживает человек, весь отдавшийся во власть окружающего, растворившийся в нем. Добравшись до вершины, где царит безмолвие, он окидывает взглядом толпящихся вокруг горных великанов Бискайи, волнистой линией вздымающих свои головы, над которыми раскинулся свод небес.
Над покатыми склонами невысоких, поросших зеленью гор скалистыми уступами устремляются ввысь бело-главые вершины, изборожденные расселинами, и, как старцы, чьи лики прорезаны глубокими морщинами, бесстрастно глядят на пышную зелень юности. В жилищах людей, рассеянных по зеленым отрогам, течет тихая, серьезная жизнь, здесь не ищут философского камня, панацеи от всех бед; это – те ячейки, из которых складывается основание человеческой культуры. Вдалеке застывшие пики сливаются с изменчивыми облаками, что в своем беге ненадолго задерживаются отдохнуть на них.
Там, на вершине, он чувствует, что сливается с безбрежным миром раскинувшегося кругом величавого зрелища, пейзажа, сложившегося в результате непрестанно возобновляемой борьбы между простейшими, дальнейшему упрощению не поддающимися элементами. Вдалеке видно, как небесная лазурь, окаймляя вершины гор, сливается с морской синевой.
Горы и море! Колыбель свободы и ее дом! Ее истоки и основание ее развития! Отсюда, с высоты, бурливое и шумное море кажется тихим и спокойным, таким же тихим и спокойным, как горы. Еще до того, как возник человек, четыре основных элемента: воздух, огонь, вода и земля – вели между собой жестокие войны, отвоевывая себе место в мировом царстве; и война эта продолжается, медленная, упорная, молчаливая. Капля за каплей, секунда за секундой море подтачивает скалы; бросает против них армии мельчайших организмов, которых вынашивает в своем лоне; останками битвы оно устилает свое ложе, между тем как облака, плоть от плоти морской, обрушиваясь ливнями на высокомерные горы, несут в долины наносную умягченную землю. Все и вся уравнивающее начало, вездесущее, подобно бороздящему просторы моря купцу, вбирающее в себя тропической зной и полярные льды, подтачивает устои надменных гор, прикованных к месту, где они родились. С высоты Пачико не видит вздымающихся волн, не слышит мелодичного морского шума; море кажется ему мраморно застывшим, таким же неподвижным и незыблемым, как горы, вросшие в землю своими каменными корнями. И, вновь устремив взгляд на эти каменные громады, которые дают прибежище людям, разъединяют и объединяют расы и народности, направляют само течение размывающих их вод, украшающих собою долины, даря им плодородную землю, он погружается в размышления о воинственной борьбе одних народов с другими и о скрытом в далях будущего конечном братстве всех людей, и неизбежно мысль его обращается к родной Бискайе, одни сыновья которой рыхлят и поливают своим потом землю гор, другие тяжелым трудом добывают пропитание в море неподалеку, а третьи бороздят его гладь в далеких широтах; он думает и о крови, пролитой на здешней земле в войнах, где в горячей схватке сталкивались дух купца и дух землепашца, честолюбивый человек моря и бережливый человек гор, и из этого столкновения рождалась жизнь так же, как порождают океанские воды и тропический зной, и полярные льды. На протяжении всей истории мы видим непрекращающуюся борьбу между народами, цель которой, быть может недосягаемая, – единение человеческого рода; борьбу без перемирий. И по мере того как Пачико углубляется в мысль о войне, в уме его начинает брезжить беспредельная идея о мире. С благословения небес земля и море, сражаясь, торжествуют свой плодородный союз, порождающий жизнь, которая, беря начало в водах моря, строит себе дом на земле.