Но можно ли в действительности сказать, что церковь, «Дом Единства», открыта для всех, гарантирует ли она на самом деле всем людям любого звания защиту, убежище, справедливость, безопасность и мир? Ответ может быть неоднозначным. Участниками торжественных церемоний, которые сопровождали освящение величественных романских и раннеготических соборов XII в., были короли, аристократы, епископы и церковные сановники и народные массы. Вместе они слушали гимны и молитвы, восхвалявшие новый Дом Божий, как образ Небесного Града, Нового Иерусалима. Однако всего несколько десятилетий спустя в самом начале XIII в. Иннокентию III, величайшему из средневековых пап, предстало трагическое видение Церковного Дома, от которого остались одни руины. Хранители церкви с тревогой смотрели на широко распространявшуюся апостасию (вероотступничество), как среди аристократов, так и крестьян в большей части Юго-Западной и Центральной Европы, которые отказывались принять в качестве прибежища церковь и признать в ней земное воплощение Дома Божьего.
Триумфальный клич протестантского гимна Лютера Ein feste Burg ist unser Gott («Господь твердыня наша») указывает на исход драмы, разыгравшейся в позднем Средневековье. Ибо Церковный Дом лежал в руинах, а вокруг возвышались совсем иные цитадели, замки аристократии, хижины крестьян, городские стены средневекового города и, не в последнюю очередь, дворцы и школы секулярной придворной культуры, появлявшиеся во все большем количестве и проявлявшиеся во всем своем многообразии.
В наших современных городах церковь или незаметна за большими массивами домов, или же стоит среди них одиноко, словно музейное здание. Это финал той борьбы, что вела церковь в позднем Средневековье и которая завершилась ее кризисом, когда оказались напрасными все ее усилия удержать под своим влиянием жаждавшую власти аристократию и испытывающий лишения народ, контролировать философов и влюбленных. Церкви XIII столетия в едином порыве вздымались в небо, но, взяв на себя непосильную ношу, вскоре после того, как заканчивалось их строительство, рушились. Папы, стремившиеся главенствовать и управлять королями и христианскими государствами в духовной, политической и юридической сферах, тоже брали на себя слишком многое. Из папы старались сделать некоего «сверхчеловека», как было сказано, «уже не человека, но еще не совершенного Бога», повелителя ангелов, космократора, облеченного в символы божественного всемогущества.
Подобное возвеличивание означало, по сути, выход за пределы разумного, за грань этого мира в область внеземного и вневременного. С самого начала XIII в. церковь потеряла вкус к историческим исследованиям; это касалось и богословия, и философии, и написания хроник. На место процветавшей науки истории пришла риторика, сухие исторические описания; обычно это были эпизоды из древней истории, выбранные исключительно как примеры добропорядочного и недостойного поведения. Мы не можем выйти за земные пределы, но мы можем обратить наше внимание на людей Средневековья, которые населяли этот земной мир, и на их религиозные воззрения и практики, которые скрывают под собой много сложных и противоречивых элементов бытия, как и любое другое явление средневековой жизни и реальности.
Глава 3
Вера церкви и народная вера
Средневековая народная вера была смешением самых разных представлений и воззрений – языческих, античных и христианских. Ее исповедовали крестьяне, многие аристократы, городская буржуазия, бедное священство и монашество. Внешне казалось, что эти ее разнородные элементы могли служить причиной для конфликтов, однако в повседневной жизни они прекрасно уживались. Этот факт иллюстрирует пример Бретани. Традиционно она считается оплотом французского католицизма, самой католической из всех областей Франции. Католические социологи выделили в истории этого вопроса четыре важных фактора: примитивную народную веру, галло-римский политеизм, позднее римско-католическое и кельтское христианство. Равновесие между ними всегда было шатким, и поэтому очень трудно точно сказать, когда, например, магические заклинания уступили место подлинно христианской молитве и, vice versa, определить, когда молитва незаметно обратилась в магические практики. Церковь, Дом Божий, встала на месте языческого капища и переняла его функции. Церковный календарь повторял языческий; его праздники и торжества проходили через всю жизнь человека от колыбели до могилы. Языческие идолы и добрые духи превратились в святых, присутствие которых ощущалось очень явственно; с ними можно было договариваться, и люди предпочитали быть похороненными на церковных кладбищах в пределах их спасительной силы.