Слава знал, что редактор долгие годы был влюблен в маму, и его окатила ледяная дрожь при мысли, что этот человек претендовал на место его отца. Правда, безуспешно, но все равно претендовал. «Лучше на стройку пойду носилки таскать, чем к тебе», — со злорадством подумал тогда Слава.
До телеграммы Алимова Слава боялся заводить разговоры о выписке из больницы, а теперь он только и делал, что ходил за своим лечащим врачом и просил: «Выпишите, пожалуйста, я ведь совершенно здоров». И когда он, наконец, вышел за больничные ворота, то первое, что сделал, обошёл все газетные киоски и накупил всевозможных значков. Конечно, это был не вагон, как мечтал Боря, а две больших пригоршни — тоже кое-что! В тот же день Слава уехал из родного города. По дороге на строительство ГЭС он заехал повидаться с Борей. Дверь ему открыла Оля, она так изменилась, так похудела, что на улице Слава ее, пожалуй, бы не узнал.
— А-а — растерянно протянула она, — проходите, вот только жаль, что Боря спит.
Слава обрадовался, что Боря спит и заторопился:
— Вот возьмите, это ему, — он передал Оле сверток со значками, — я тороплюсь, меня машина на улице ждет, — соврал он. — Я как-нибудь еще заеду, пока! — И не дожидаясь, что скажет Оля, повернулся и выбежал на улицу. Он так много думал о встрече с Борей, а обрадовался, что он спит, обрадовался не тому, что он не увидится с Борей, а тому, что, значит, можно уйти ни о чем никому не рассказывая, не отвечая ни на какие вопросы: легче всего ему было сейчас молчать.
XV
Теплое весеннее солнце скрылось за тучами, крупными редкими каплями срывался дождь. Слава сидел на бухте кабеля в кузове попутного грузовика, мчавшегося темнеющей от дождя дорогой. Плотный поток воздуха, Пропитанный терпкими запахами весенней степи и дождевой свежести, бил в лицо, высекал слёзы. Плоские синеватые предгорья — слева, справа — степь, уходящая к самому морю на многие километры, а впереди сливающиеся с тучами темно-бурые горы Большого хребта. Во всем этом было что-то таинственное, вроде бы уже когда-то пережитое и в то же время совершенно новое.
Дождь быстро перестал и, когда машина въехала в поселок гидростроителей, солнце затопило золотым горячим блеском всю маленькую долину. Голубые и зеленые домики поселка, корпуса общежитий и служб, словно плывшие в зелёном и белом кипении цветущих садов, показались Славе чудом рядом с бурыми склонами лысых гор, мертвенно-серыми осыпями и, уныло торчащим на окраине поселка, заброшенным минаретом, похожим на отточенный карандаш. По другую сторону горной реки, излучина которой, огибая поселок, слепила глаза отражённым солнцем, поднимались в гору чуть желтоватые сакли древнего аула, лепились одна над другой ступенями циклопической лестницы.
Отсюда, из поселка, не было видно тех мест, где проходил фронт основных работ. Но стройка уже чувствовалась во всем: в рёве дизелей двадцатисемитонных БЕЛАЗов, водители которых в своих кабинах под стальными навесами казались игрушечными человечками в стеклянных коробках; в далёком и близком лязге и скрежете бульдозеров, экскаваторов; в ухающем где-то, как старинная пушка, кузнечном прессе; в едком запахе сгоревшей солярки; в далёких криках: «Вира! Майна!»; в грозно блистающей высоко на горе махине кабель-крана; в выцветшем транспаранте на фронтоне столовой: «Уложить к концу года в тело плотины 900 тысяч кубов бетона — наша задача!»
Из открытого окна кабинета были видны белёсые горы, минарет, похожий на отточенный карандаш, сакли древнего аула, излучина реки и новый посёлок строителей, а совсем рядом, метрах в тридцати, у буфета, толпа мужчин, сгрудившихся в очереди за пивом. День выдался знойный. Долетавший в кабинет запах пива дразнил секретаря парткома. В одном из ящиков его письменного стола лежали прозрачные вяленые тарашки.
— Журналисты нам нужны, — сказал Славе секретарь парткома. — Да ты садись, садись. У нас редактор газеты книгу пишет. В порядке летописи… Ты комсомолец?
— Кандидат партии.
— Это хорошо. Хорошо! Закалка тем более армейская. Алимов плохого рекомендовать не будет.
В дверь заглянули.
— Заходи, заходи, — позвал секретарь парткома. В кабинет вошёл Сергей Алимович.
— Ну, как мой подопечный, Дмитрий Иванович?
— Нормально. Буду рекомендовать Смирнову. А у тебя как дела? Справляешься со своими девчоночками? — отечески улыбнулся Дмитрий Иванович, и Слава почувствовал, что этот немолодой грузный человек гордится Алимовым.
— Воюю… Экзамены сдают, — чуть слышно ответил Алимов и отвел в сторону черные, близко посаженные глаза.