Слава смотрел на её загорелое, морщинистое лицо с яркими зеленоватыми, удивительно молодыми глазами, и ему было очень понятна памятливость ее товарищей по работе. Он подумал, что хорошо бы и ему остаться до старости таким же молодым и сильным человеком, как эта женщина.
XVII
Возвратившись в поселок, Слава купил в буфете пирожков с картофелем. Поел в редакции, запивая пирожки водой, и принялся лихорадочно записывать все увиденное и услышанное этим утром. Записывать при Станиславе Раймондовне он стеснялся. А сейчас чувствовал, что многое улетело невосстановимо, ушло, как вода сквозь пальцы, — и невозможно вернуть. «Нет, — решил Слава, — как бы то ни было, надо записывать сразу, тогда остается больше крупиц жизни, ярче живой след событий, разговоров.»
Зазвонил телефон.
— Ты уже на месте? Ну, что, старик, приморила тебя Станислава? Я тоже, помню, с ней однажды пошёл, не рад был. — Голос Смирнова доносился издалека, как будто из под земли, был резким, сухим. — Что-нибудь интересное нашёл.
— Не знаю. Может быть. Посмотрим.
— Пока ты смотришь, бетонщики мировой рекорд поставили. Записывай. «Бригада бетонщиков Семена Лысцова, работающего на бетонировании строительного тоннеля, уложила за смену девяносто восемь кубов бетона — целый блок. Лысцов, Магомедов, Святкин, Кузнецов, Кузькин — вот имена наших героев. Все они, кроме Магомедова, опытные бетонщики». Старик, вобщем и так далее, я там минуту был, на одной ноге, торопился на совещание. Я из хаты звоню, у меня гости неожиданные. Ты эту заметулю распиши по всей форме, чтоб самое меньшее строчек сто было. Я завтра утром в типографию отвезу, из номера что-нибудь сниму, а это поставлю на первую полосу. Сможешь?
— Постараюсь.
— Ну, старик, действуй. Напишешь и положи прямо на мой стол, я завтра в шесть утра в город поеду — надо успеть, пока тираж не отпечатали, а то областная вперед нас может дать. Приходи скорей. Проголодался, наверно, Варя для тебя специально вареники с творогом сделала. А я не в форме. Давай, старик, не подведи, мы — журналисты!
Смирнов положил трубку.
«Сто строк? Я ведь, главное, не видел этих людей и в котлован без Смирнова не пустят, да они уже и по домам разошлись — скоро вечер. И ноги не держат…»
«Мировой рекорд» — выстукал он заглавие на машинке. Закрыл глаза, стараясь сосредоточиться. А голова гудела и перед глазами мелькали железные поручни. Две страницы на машинке. У него всего пять фамилий и одна цифра…
Слава сидел за машинкой битый час и не мог придумать ни слова. Голова болела, болели глаза, хотелось все бросить, выйти на свежий воздух. Вся жизнь казалась неудачной. «Бездарный! Какой ты бездарный! Тупой! Бездарный…» — шептал он. Ему хотелось плакать и спать. Ноги под столом деревянные — ни согнуть, ни разогнуть. Он закрывал глаза — и сердце холодело.
За окном редакции, за голубыми решетками, кто-то невидимый выругался матом, и Слава в тот же миг сбросил с себя сонную одурь, застучал на машинке, с каждой строкой поднимаясь, словно на крыльях, над своим обшарпанным столом с машинкой «Консул», над сумеречной комнатой. В его воображении закружились сибирские чистые реки, бетонные плотины, хвойные леса, костры, всё то, о чём он где-то читал, что знал понаслышке с детства. Заметка «Мировой рекорд» заняла две странички машинописного текста. Когда Слава выстукал последнюю точку, в комнате было уже совсем темно.
XVIII
— Здрасте! Моя фамилия Святкин. Я пришёл не в том смысле, что двое детей или там не соображаю. Я не хочу сказать, что тесно или не тесно, а в том смысле, что номер этого постановления не помню. Я приехал по вызову, семья у меня четыре человека, но я не дурной, кажется. В газете пишите — мировой рекорд, а денег не даёте, к тому же квартиру. — Во всей маленькой фигуре говорившего была нахохленность драчливого воробья, он начал свою речь тихо, а последние слова выкрикнул, сжав кулаки и перекосив голубоглазое плоское лицо.
— Вы, между прочим, свои соображения на бумаге изложите, — сказал Смирнов, указывая на свободный стул и придвигая его к столу.
— Благодарю вас, я не в том смысле, — попятился Святкин, — не дурной, кажется, зачем же сразу так?! Извините, не буду мешать. — Он икнул, прикрыл рот рукою с синей татуировкой и боком выскользнул из редакции.
— Чудак-человек, — усмехнулся Смирнов, — он из той бригады, что рекорд поставила, бетонщик.