— Дело в том, — кашлянув в кулак, заговорил Шинкаренко, — дело в том, что там сложная геологическая обстановка. Станислава Раймондовна давно подавала вам записку, что имеется неустойчивый блок породы, который надо обрушить.
— Но мы же прекратили под ним работать, там же запретная зона. О чём речь?
— Но блок так и не обрушен.
— Мы потом его подопрём, сейчас это нас задержало бы.
— Появилась новая трещина с большим раскрытием и глубиной залегания до ста пятидесяти метров. Станислава Раймондовна предполагает, что она должна подсечь весь потенциально неустойчивый массив.
— Где Станислава Раймондовна? — «Главный» обвел взглядом присутствующих.
— Наверно уехала по делам в город, — предположил Шинкаренко.
«Главный» на минуту задумался, пожевал по привычке губами. Потом встал, прошёлся через всю пустую комнату, остановился на середине, посмотрел долгим взглядом через стеклянную стену в котлован. Вслед за ним туда стали глядеть все остальные. Слава тоже повернул голову. В котловане шли обычные работы: высоко в чистом небе плыл на тросах кабель-крана ржаво-коричневый пучок арматуры, внизу, на плотине, копошились муравьями люди, вспыхивала острыми букетами электросварка. Почти у самого верха, увешанного предохранительными сетками, левого берега был прибит щит с надписью: «315. С этой отметки плотины будет пущен первый агрегат». Гораздо ниже и правее этого щита, метрах в трёхстах по прямой, вырисовывались тёмный квадрат и хобот замершего экскаватора.
— Все эти страхи от лукавого. — «Главный» вернулся к пульту, сел на стул. — Устанавливайте бурильные станки, рвите породу, давайте экскаватору пищу, он должен спуститься вниз, он очень нужен там. Кстати, почему не позвонили мне, не посоветовались?
— Я звонил вчера вечером, вас уже не было на работе.
— Вечером, днём, ночью — какое это имеет значение? Я не из тех, кто отключает на ночь домашний телефон. Звонить надо в любое время суток, мы не салонные дамы.
— Я не уверен, что работы можно продолжать, — начал было Шинкаренко, — я думаю, что работы надо прекратить, по-моему, это чревато… он замялся, подбирая слова.
— Всё. — «Главный» легонько стукнул карандашом по крышке пульта. — Всё. Садитесь. Хватит философствовать. Считайте приказом. Переходим к следующему вопросу. Тоннельный отряд докладывайте…
Совещание продолжалось ещё полтора часа. Когда оно закончилось, Слава, Алимов и Шинкаренко вышли вместе. Ранние южные сумерки вытеснили из долины почти весь солнечный свет, над котлованом зажглись соты прожекторов, черная цепь дальних гор еле угадывалась в чёрном небе, внизу желтели среди бывшего колхозного сада крапинки огней временного посёлка гидростроителей.
— Ну, как, Лёня, твоя жена, скоро родит? — спросил Алимов.
— Уже. Сегодня. Сын.
— Сын! Да ты что? Поздравляю!
— Точно, — смущенно и счастливо сказал Шинкаренко. — Спешу в больницу! — Он с радостной чуть глуповатой улыбкой пожал руки Славе, Алимову и побежал к дожидавшемуся его «газику».
XXI
«Первое, что рычало и двигалось на строительстве нашей ГЭС, был танк Т-34, подаренный стройке воинской частью. Списанный танк, прошедший войну, с вмятинами от немецких снарядов, с гусеницами, истертыми на дорогах Европы. Поговаривали, что этот танк дошёл до Берлина. Может быть, так и было. Может быть, вмятину на лобовой броне — в неё входил кулак — он получил где-нибудь в районе Бранденбургских ворот от сопляка фауст-патронщика, вскормленного фашистской отравой. Есть что-то трогательное в том, что боевой танк, прошедший огонь и воду, стал разнорабочим на ударной комсомольской стройке, в горах, не видавших большой войны. Танк до сих пор еще рычит на стройке — где что надо подтащит, привезёт прицеп с ящиками, что-то развернёт, передвинет. Водит танк Костя, рыжеволосый восемнадцатилетний парень из «Алимовского отряда» — так здесь называют подопечных Алимова, ребят, приехавших на стройку после выпуска из детского дома, в котором воспитывался Сергей Алимович. Их действительно целый отряд — пять парней и три девушки. Алимов устроил каждого из них на работу, определил учиться, с каждого строго спрашивает за малейшую провинность. Он для них непререкаемый авторитет, они за него готовы в огонь и в воду.
Раннее лето. В смотровые щели хорошо видны серые склоны каньона. Прикрепленная к башне ветка дикой горной сирени вздрагивает перед нашими лицами от работы двигателя и хода танка. Ветка сирени делает броню совсем мирной. Я думаю: «Может быть, мой отец воевал на этом танке…» Почему бы и нет? Мир тесен…