— Он не хочет идти к тебе и к твоему рыжему бугаю. Мой сын не хочет идти к папочке, которого ты для него нашла, у него есть родной отец. Проваливай к своему рыжему, слышишь?! — Борис оттолкнул её, она ударила его по рукам.
Слава подхватил растерявшегося мальчика и вынес его из купе, следом за ним вытолкнул Олю, запер дверь и остался один на один с Борисом.
— Пусти, солдат, не шути!
— Не пущу.
— Я по-хорошему прошу.
— Не могу. Нельзя сейчас.
— Пусти! — Борис схватил Славу за ворот гимнастёрки.
Слава молчал, глаза его смотрели спокойно и твёрдо.
— Пусти от греха!
— Нет.
— Ах, так? Ты заодно с нею? На! — Борис ударил Славу головой в лицо. Ослепленный ударом, Слава косо осел на полку. Борис рванул дверь, но она упёрлась в «собачку» предохранителя. Пока он отжимал её, Слава пришёл в себя и ударил Бориса по ногам. Подсечённый, Борис упал на колени, и уже в следующую секунду Слава крепко держал его обеими руками за горло. Из разбитой губы текла кровь. Слава увидел в зеркале, как течёт она черной струйкой, и такое зло взяло его, такая обида: явится красавец домой с разбитой губой и распухшим носом! Он тряхнул Бориса так, что тот сразу обмяк.
— Ну, понял?
— Понял.
— Садись и сиди.
Борис кое-как встал, не глядя на Славу, сел на своё место у столика. Слава вытер носовым платком кровь.
Рассвело. На окрестной земле стояло серое утро. Из окна медленно катившегося вагона, у самого края белёсого неба, виднелась длинная голубая гора со срезанной вершиной, вся в дымных разводах тумана и слабом мерцании редких огней.
Поезд шёл в коридоре между розовато-бурыми товарными вагонами, мазутными цистернами, открытыми платформами с антрацитом, с игрушечно красивыми оранжевыми тракторами, с новенькими тёмно-зелеными грузовиками, что сидели на задних колёсах вплотную друг за другом, задрав косо вверх тупые морды радиаторов.
— Станция! — громко сказал кто-то в коридоре.
Борис надел пальто, нахлобучил шапку, надел перчатки, потом снял их, сунул в карман. Слава сидел, отвернувшись к окну. Борис поднял чемодан на полку, расстегнул замок-молнию, вынул и поставил перед Славой бутылку коньяка. Щека у того дрогнула, но он не пошевельнулся, продолжая глядеть в окно.
— Прости, солдат, — глухо сказал Борис. — Выпей за моё здоровье.
Слава поднялся, взяв бутылку за горлышко.
— Я тебе по башке сейчас этой бутылкой!
Борис не дрогнул. Глаза его смотрели прямо, в них не было ничего, кроме пустоты.
— Бей, я тебя не жалея ударил.
— Возьми свою бутылку, на своём банкете за своё здоровье выпьешь. — Подойдя к нему вплотную, Слава с силой засунул бутылку в карман пальто Бориса. — Как я теперь с такой рожей домой приеду? — С мальчишескими слезами на глазах, он резко отвернулся от Бориса, сел на своё место к окну.
— Ударил бы, а? Легче станет, ударь. А коньяк я от всего сердца, а не как компенсацию за твою разбитую губу. У тебя губа, а у меня, может, вся жизнь… Как мне пройти мимо его купе?!
— Пройдёшь…
— Да? Ты так думаешь? — меняя сокровенный тон, холодно сказал Борис. — Ну, ладно… пока!..
Он открыл дверь и, стуча чемоданами, пошёл к выходу. Поезд остановился.
— Помогите! — всполошенно закричала женщина.
Слава выскочил из купе, кричала Оля.
— Он попросился в туалет, а сам обманул, бросился за ним, за Борисом!
Мешая друг другу, Ольга, Фёдор и Слава выпрыгнули из вагона на перрон. Боря уже был там. Он увидел Бориса, стоявшего между чемоданами, и кинулся было к нему, но в это время белокурая накрашенная девушка в серой шубке из искусственного каракуля, смеясь, повисла у того на шее. Мальчик отшатнулся от отца, повернулся к вагону, увидел бегущих к нему мать и отчима и юркнул в толпу. Слава опередил Ольгу и Фёдора, догнал Борю, схватил его за плечо. Боря увернулся и, не раздумывая, нырнул в спасительный просвет между вагонами. Через мгновение колёса вздрогнули и покатились. По всему поезду сорвали сразу пять стопкранов, но всё уже решилось.
Слава первым бросился под вагон, перелез на ту сторону, где лежал мальчик, и растерялся, увидев его тело.
— Надо перетянуть жгутом, — услышал Слава чей-то совет и стал быстро выпрастывать брючной ремень. Он стоял перед мальчиком на коленях и краем глаза увидел и запомнил на всю жизнь, как Борис лез под вагоном с ногой сына в руках.