Закончив, Фробишер одним глотком осушил свой стакан.
— Ничего более печального мне еще не приходилось слышать, — сказал Перс.
В баре замигали лампочки.
— Закрываем, дамы и господа! — выкрикнул бармен. — Идем, — сказал Фробишер, — я знаю место, где можно продолжить. В Сохо.
Компьютерный центр университета в Дарлингтоне допоздна светится огнями. Студенты — пользователи электронной техники уже давно разошлись по общежитиям и наемным углам, кафе и дискотекам, оставив за собой отбросы в виде цветных перфокарт, рулонов распечатки и бумажных обрезков. В воздухе слегка пахнет горелым, будто электронная техника выжгла всю его природную свежесть. В здании осталось двое:
один, сидя за стеклянной перегородкой, снимает обертку с бутерброда с сыром и задумчиво поглядывает на другого, который склонился над клавиатурой терминала в машинном зале.
— НИКТО МЕНЯ НЕ ЛЮБИТ, — печатает Робин Демпси.
— ПОЧЕМУ ВЫ ТАК ДУМАЕТЕ?
— ЗАВИДЕВ МЕНЯ В УНИВЕРСИТЕТСКОЙ СТОЛОВОЙ, КОЛЛЕГИ НИКОГДА НЕ ПОДСАЖИВАЮТСЯ КО МНЕ ЗА СТОЛ.
— КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ПОЧЕМУ?
— НЕ ХОТЯТ СО МНОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ.
— ПОЧЕМУ, ПО-ВАШЕМУ, ОНИ ЭТОГО НЕ ХОТЯТ?
— ПОТОМУ ЧТО БОЯТСЯ, ЧТО Я НАЧНУ ИМ РАССКАЗЫВАТЬ О СВОЕЙ НАУЧНОЙ РАБОТЕ, ЧЕГО ОНИ НЕ ПЕРЕНОСЯТ, ТАК КАК Я ЗАНИМАЮСЬ НАУКОЙ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВСЕ ОНИ ВМЕСТЕ ВЗЯТЫЕ.
— РАССКАЖИТЕ О СВОЕЙ НАУЧНОЙ РАБОТЕ.
И Робин Демпси час без перерыва барабанит по клавиатуре.
Перс никогда прежде не бывал в Сохо. Его не только ошеломило, но и возбудило бесстыдство, с каким у посетителей злачного района распаляют похоть. Стриптиз, массажные салоны, порнофильмы, порновидео, порнокниги и порножурналы — на всех углах и во всех мыслимых формах. Пульсирующий ритм рока, бьющий из полуподвалов. Запах рыбы и чеснока, проникающий через вентиляционные решетки. Шлюхи и зазывалы, маячащие в дверных проемах. И всюду красующееся слово «секс»: на книжных обложках, в витринах магазинов, на майках — и крупно, и мелко, и печатными буквами, и неоновым светом, и красное, и желтое, и синее, и вдоль, и поперек, и по диагонали.
— Вконец загадили Сохо, — пожаловался Рональд Фробишер. — Одна большая порнуха, вот что это теперь такое. И куда подевались чудные итальянские бакалейные лавки и винные магазинчики? — Он в нерешительности остановился у перекрестка. — Все так поменялось, не мудрено и заблудиться. Если память мне не изменяет, здесь когда-то был магазин, где
продавали кофе в зернах. — Теперь магазин торговал порнографической литературой. Перс заглянул внутрь. Читатели мужского пола стояли шеренгой у книжных полок в молчании и задумчивости, как у писсуаров в туалете или в церкви на молитве.
— Я бы не сказал, что они кайф ловят, — заметил Перс, когда они с Фробишером двинулись дальше.
— И неудивительно. Я думаю, если кто из книгочеев начнет дрочить, его вышвырнут на улицу. — Фробишер свернул в узкий переулок и остановился у дверей, над которыми светилась неоновая вывеска «Клуб Экзотика».
— Вот сволочи, — сказал Фробишер. — Прикрыли старый добрый клуб «Погасшие огни».
— Кажется, теперь здесь стриптиз, — сказал Перс, разглядывая фотографии артисток, заключенные в стеклянную витрину: Лола, Шармен, Мэйди.
— Ну что, ребята, заходим? — спросил возникший в дверном проеме смуглый коренастый человек. — Наши девочки вставят грифель вам в карандаши.
— Меня больше устроит лента для пишущей машинки, — ответил Фробишер. — А где теперь ночной клуб «Погасшие огни», который раньше был на этом месте?
— Не знаю, — сказал крепыш, пожав плечами. — Да вы заходите, посмотрите шоу — не пожалеете.
— Спасибо, в другой раз. Идем, Перс.
— Погодите. — Перс, едва не потеряв сознание, уперся обеими руками в стену. На одной из фотографий, вне всякого сомнения, была изображена Анжелика, обнаженная и опутанная цепями; руки ее были связаны за спиной, а по плечам струились распущенные волосы. Лицо было картинно искажено страданием. На лобке стояла красная печать «Просмотрено цензурой», а на красной ленте поперек груди написано ее имя: Лили. А. Л. Пабст. Анжелика Лили Пабст.
— Перс, что с тобой? — спросил Фробишер. — Тебе плохо?
— Мне срочно нужно туда зайти, — сказал Перс.
— Что?
— И правильно, — сказал привратник. — Молодой человек знает что Делает.
— Опомнись, тебя в три счета обдерут как липку, — сказал Фробишер.
— Не слушайте его, — сказал привратник. — За вход всего три фунта, включая первую порцию спиртного.
— Послушай, если хочешь увидеть настоящий стриптиз, позволь мне отвести тебя кое-куда повыше классом. Я знаю одно место на Брюер-стрит.
— Нет, — сказал Перс. — Мне надо сюда.
— Хотите знать мое мнение, молодой человек? — сказал привратник. — У вас отличный вкус. Не то что у этого старикана.
— Это я старикан? — возмутился Фробишер. И, недовольно ворча, вошел вслед за Персом в дверь. Перс заплатил за себя и за Фробишера сдачей от десятки, которую одолжил ему писатель. — У меня платить за эту пошлятину рука не поднимается, — сказал Фробишер, пока они с Персом ощупью пробирались к свободному столику. В «Экзотике» было так же темно, как и в киноклубе «для взрослых» города Раммиджа, — за исключением маленькой сцены, которая была озарена розовым светом и на которой под аккомпанемент музыки в стиле диско молодая женщина — не Анжелика — нагишом, но в сапогах со шпорами, энергично подпрыгивала на лошадке-качалке. Они сели и заказали виски.
— А мне если захочется взглянуть на голую бабу, достаточно написать об этом в сценарии, — сказал Фробишер. — «Призывно улыбаясь, она медленно расстегивает блузку». «Ее платье скользнуло на пол. Под ним на ней ничего не было». Что-нибудь в этом роде. И потом через несколько недель, удобно устроившись перед телевизором в собственном доме, я наслаждаюсь пикантными сценами. А тут, как в старомодных фильмах, девицы будут тебя динамить и притворяться, что они вовсе не тем заняты.
Как оказалось, Рональд Фробишер был недалек от истины. Вслед за номером с деревянной лошадкой последовали другие, в которых обнаженная натура демонстрировалась в самых
несообразных декорациях — на пожарной станции, в салоне самолета, в эскимосском иглу. Иногда к артисткам присоединялся мускулистый молодой человек, судя по всему, голубой: он дополнял ансамбль, разыгрывая какой-нибудь банальный трюк с применением кнута или других инструментов пытки. Анжелика на сцене не появлялась.
Столики в клубе «Экзотика» стояли полукруглыми рядами лицом к сцене. Когда кто-либо из первого ряда покидал свое место, посетители из задних рядов перемещались поближе к рампе.
— Хочешь, пересядем? — предложил Фробишер. Перс покачал головой.
— Насмотрелся? — с надеждой спросил Фробишер.
— Я хочу досидеть до конца представления.
— До конца? Тогда мы проторчим здесь всю ночь. У них номера идут по кругу до самого закрытия.
— Но мы еще не видели всех номеров.
В это время свет на сцене приглушили, и зрителям была предъявлена обнаженная девушка, которая билась как рыба в подвешенной над сценой сетке. В публике раздались жидкие хлопки. Затем занавес опустился, и до ушей Перса донеслось тихое звяканье цепей. Он напрягся и, затаив дыхание, подался вперед. Диско сменилось симфоническим роком, с надрывом заныли электрогитары. Поднялся занавес — на сцене, в такой же позе, что и «Лили» на фотографии в стеклянной витрине, обнаружилась прикованная цепями к картонной скале нагая девушка: она извивалась, пытаясь вырваться из оков, широко раскрывала в ужасе глаза и рот, ее длинные волосы развевались в потоке подаваемого из-за кулис воздуха. Но это была не Анжелика. Это была та девушка, что скакала на детской лошадке. Перс осел на стуле, не вполне понимая, что пережил — разочарование или облегчение.