. — На первом докладе я точно вздремну, — сказал Моррис. — Пожалуйста, разбуди меня, когда на трибуне появится фон Турпиц. Ты его сразу узнаешь — у него на одной руке надета черная перчатка. Никто не знает почему и никто не отваживается спросить.
«Сонеста», огромный современный отель в районе Катен-гат, был построен впритык к круглой лютеранской церкви, приспособленной под зал для проведения конференций.
— Надеюсь, церковь не действующая, — заметил Перс, входя под высокие своды. Могучий орган из темного дерева с позолотой, а также выступающая из стены резная кафедра — вот все, что напоминало о прежнем назначении здания.
— Я бы сказал, что церковь теперь освящена заново, — пояснил ему Моррис Цапп. — Ты разве не знаешь, что религия современного мира — это информация?
Перс наблюдал за тем, как быстро заполняются зрительские ряды, тайно надеясь увидеть Анжелику — спокойную, собранную, в серьезных очках и с занесенной над блокнотом стальной авторучкой. Какой-то мужчина, лицом похожий на ящерицу, проходя мимо них, едва заметно кивнул Моррису; его сопровождал молодой недовольного вида человек в черных узких джинсах.
— Это Мишель Тардьё, — тихо сказал Моррис. — Еще один претендент на должность в ЮНЕСКО. А отрок рядом с ним — как бы научный ассистент. Насколько ценны его исследования, можно судить по тому, как славно виляет он задом.
— Здравствуйте, молодой человек! — Перса легонько похлопали по плечу и, обернувшись, он увидел стоящую позади
него мисс Сибил Мейден; на ней было платье в цветочек, а в руках она держала веер.
— Здравствуйте, мисс Мейден! — приветствовал он пожилую даму. — Я и не знал, что вы интересуетесь семиотикой.
— Мне просто захотелось узнать, что это такое, — ответил она. — Не следует игнорировать то, что непонятно.
— Ну и как ваше впечатление?
Мисс Мейден с треском раскрыла веер.
— Все это вздор, — заявила она. — Хотя Амстердам — чудный город. Вы были в музее Ван Гога? Ах, эти пейзажи Арля! Как откровенно фалличны кипарисы, как тучны, как плодородны нивы!
— Я думаю, пора занимать места, — сказал Перс. — Кажется, начинают.
На каждом кресле лежали листочки, которые с первого взгляда из-за обилия квадратиков, стрелочек и всевозможных линий могли показаться схемой электростанции, с той только разницей, что в квадратики были вписаны слова «трагедия», «комедия», «пастораль», «лирика», «эпос», «драма». Первый доклад назывался «Семиотическая теория жанра»; его, запинаясь и потея от напряжения, читал по-английски какой-то славянин, хотя рабочим языком конференции был объявлен французский. В бывшей церкви было довольно жарко. У Перса за спиной шелестела веером мисс Мейден, время от времени то недоверчиво хмыкая, то презрительно фыркая. Голова Перса сделалась тяжелой, как пушечное ядро. Он стал подремывать, клоня ее вперед и тут же просыпаясь от боли в шейных мышцах. В конце концов Перс уронил голову на грудь и погрузился в глубокий сон.
От сна, в котором Перс с амвона часовни, похожей на салон самолета, читал доклад о влиянии Т. С. Элиота на Шекспира, его пробудил удар грома. Небо за окнами потемнело, и в зале включили свет. По крыше барабанил дождь. Перс зевнул и протер глаза. На трибуне стоял мужчина с бледным лицом, обрамленным шлемом пепельных волос, и говорил в микрофон
по-английски, но с сильным немецким акцентом, отделяя и выплевывая, как косточки, согласные. Время от времени он взмахивал рукой в черной лайковой перчатке. Перс покрутил головой, как пловец, которому попала в уши вода. И хотя глаза его проснулись, в ушах, как ему показалось, продолжал звучать его сон. Перс ущипнул себя и вздрогнул от боли. Затем он ущипнул Морриса Цаппа, дремавшего в соседнем кресле.
— Прекрати, Фульвия, — пробормотал Моррис Цапп. Затем, открыв глаза, он выпрямился в кресле. — Ага, это фот Лурпиц. Он давно говорит?
— Не могу сказать, — ответил Перс. — Я тоже заснул.
— Ну и как его доклад?
— По-моему, очень интересный, — сказал Перс. Моррис Цапп помрачнел. — Но с другой стороны, — продолжил Перс, — я не вполне объективен. Потому что это я его написал.
— Что-что? — раскрыв от удивления рот, спросил Моррис.
В этот миг за окном сверкнула молния, и в зале погас свет. Публика испуганно охнула и заволновалась, но шум был перекрыт ударом грома, от которого все подскочили как ужаленные. Свет вдруг снова зажегся. Фон Турпиц, ни на секунду не прервавшись, продолжал читать доклад ровным бесстрастным голосом и минут через десять завершил выступление. Сложив свои бумажки ровной стопкой, он чопорно поклонился ведущему и под вежливые хлопки вернулся на место. Ведущий предложил начать обсуждение. Перс тут же вскочил. Ведущий, улыбнувшись, ободряюще кивнул ему.
— Я хотел бы спросить оратора, — сказал Перс, — не приходилось ли ему некоторое время тому назад читать проспект книги о влиянии Т. С. Элиота на современное прочтение Шекспира, представленный мною в лондонское издательство «Леки, Уиндраш и Бернштейн».
Ведущий удивленно посмотрел на Перса. Фон Турпиц остолбенел.
— Будьте добры, повторите вопрос, — попросил ведущий. Перс вопрос повторил. По залу волной пробежал тихий ропот: участники заседания делились мнениями и строили догадки. Фон Турпиц, склонившись к ведущему, что-то прошептал ему на ухо. Тот, кивнув, обратился к Персу через микрофон; его круглый значок качнулся на лацкане, как медаль.
— Позвольте у вас узнать, сэр, являетесь ли вы официальным участником конференции?
— Вообще говоря, нет, — ответил Перс.
— Тогда, должен вам сказать, ваш вопрос был задан в нарушение регламента, — заявил ведущий. Фон Турпиц перелистывал свои бумажки, как будто этот процедурный казус не имел к нему ни малейшего отношения.
— Это несправедливо! — запротестовал Перс. — У меня есть основания обвинить профессора фон Турпица в плагиате, а именно, в заимствовании фрагмента из моей неопубликованной рукописи.
— Прошу прощения, — сказал ведущий, — но я не могу дать слово тому, кто не является участником конференции.
— Я являюсь участником конференции, — сказал Моррис Цапп, поднимаясь с места. — Так что позвольтемнезадать этот вопрос: читал ли профессор фон Турпиц проспект книги Мак-Гарригла, представленный в издательство «Леки, Уиндраш и Бернштейн»?_
В аудитории началось волнение. На фоне всеобщего гомона раздались крики «Позор!», «Просьба соблюдать регламент!», «Пусть он ответит!», «Дайте ему слово!» и эквивалентные призывы на других языках. Ведущий беспомощно оглянулся на фон Турпица: тот, схватив микрофон и угрожающе тыча черным кожаным пальцем в Перса и Морриса Цаппа, разразился сердитой речью на немецком языке, а затем торжественно удалился из зала.
— Что он сказал? — требовательным тоном спросил Моррис.
Перс пожал плечами:
— Я по-немецки не понимаю.
— Он заявил, что не желает оставаться в этом зале и подвергаться оскорблениям, — сказала сидящая позади них мисс Мейден. — Но, на мой взгляд, вид у него был несомненно виноватый. Вы поступили совершенно правильно, молодой
человек, встав на защиту своих интересов против этой Черной Руки.
— Да, теперь пойдут круги по воде, — сказал Моррис Цапп, радостно потирая руки. — Подпортил себе репутанию профессор фон Турпиц! Идем, Персик, я еще раз угощу тебя джином.
Однако ликование Морриса Цаппа длилось недолго. В баре он приметил торчащее из кармана Персова пиджака литературное приложение к «Тайме».
— Это последний номер? — полюбопытствовал он. — Позволь-ка взглянуть.
— На вашем месте я бы от этого воздержался — сказал Перс, успевший прочесть газету по дороге в Амстердам.
— Почему?
— Потому что там есть довольно злая рецензия на вашу книгу. Ее написал Редьярд Паркинсон.
— Этот старый пердун? Если я когда-нибудь дождусь от него положительной рецензии, я буду знать, что на мне можно ставить крест. Дай-ка сюда газету. — Моррис выхватил ее из рук Перса и дрожащими пальцами стал перелистывать» выискивая рецензию Паркинсона. — Но это все о книге Филиппа Лоу — нахмурившись, сказал он, пробегая глазами газетные колонки.