После этого им не оставалось ничего другого, как лечь в постель. Обоим известен исход художественного повествования, которое начинается подобным образом, — теперь отступление будет означать несостоятельность той или иной стороны. Лишь одно соображение охлаждает пыл Рональда Фробишера, который лежит в постели Дезире и ждет, пока та появится из ванной, — но это не верность Ирме (несколько лет назад, после удаления матки, она отказалась от секса и дала понять мужу, что ничего не имеет против его походов налево, при условии, что он не будет увлекаться всерьез и что об этом не узнают ни она, ни друзья). Рональду неведомо, что такие же мысли беспокоят и Дезире; сбросив одежду, она совершает омовение и прилаживает противозачаточный колпачок (таблетки она отвергает по идейным и медицинским причинам). Потом она забирается в постель к Рональду, и оба, занятые своими мыслями, некоторое время лежат в полном молчании. Наконец Дезире решается завести разговор, а Рональд прокашливается, тоже собираясь поделиться своими сомнениями.
— Я тут подумала…
— Мне пришло в голову…
— Извини.
— Нет, это ты извини.
— Что ты хотел сказать? — Нет, ты скажи первая.
— Я хотела сказать, — начинает Дезире, глядя в темноту, — что, прежде чем мы пойдем дальше, наверное, нам надо кое о чем договориться.
— Да! — с готовностью отвечает Рональд и меняет интонацию на вопросительную: — Да?
— Я имела в виду… — Дезире замолкает. — Это трудно выразить: ты можешь подумать, что я тебе не доверяю.
— Ничего странного, — отвечает Рональд. — У меня точно такие же ощущения.
— Ты хочешь сказать, что и ты мне не доверяешь?
— То, что я собираюсь сказать, может прозвучать как недоверие к тебе.
— И что это такое?
— Это… трудно выразить.
— Дело в том, — говорит Дезире, — что с писателем мне раньше спать не приходилось. — И я о том же! — Поэтому я хочу сказать…
— Что ты не хочешь потом прочесть об этом в романе? Или увидеть по телевизору? — Как ты догадался? — Я тоже думал об этом. Дезире хлопает в ладоши.
— Значит, мы обещаем друг другу не использовать то, что произойдет между нами, в качестве литературного материала. Неважно, хорошо это будет или плохо.
— Именно так. Честное бойскаутское.
— Тогда давай трахаться, Рональд, — говорит Дезире, садясь на него верхом.
И-И-И-И-И-И-И-И-И-И! Звук центрифуги в стиральной машине, перед которой сидит Хилари Лоу, очень похож на гул реактивных двигателей, особенно когда она нажимает кнопку, чтобы остановить машину, и пронзительный вой барабана стихает, точно как двигатели аэробуса, когда командир выключает их по завершении долгого путешествия. Однако подобное сравнение не приходит на ум Хилари — открыв стеклянную дверцу бытового электроприбора, она вынимает влажный и туго сплетенный ком разноцветного белья — поскольку звук этот знаком ей намного меньше, чем ее мужу, который, возможно, и обратил бы внимание на поразительное сходство, если бы не находился в эту минуту в Греции. Частые отлучки Филиппа вызывают у Хилари вполне обоснованное недовольство: развешивая в саду рубашки, трусы, носки и майки, она думает о том, что муж стал возвращаться домой только для того, чтобы, выкинув из чемодана грязную одежду, набить его чистым исподним и свежевыглаженными рубашками и тут же отправиться в новое путешествие.
— Ну что поделаешь, — сказал ей Филипп, перед тем как снова исчезнуть, — Дигби Соме слезно просит меня поехать в Грецию. Наверное, кто-то в последний момент отказался от лекций.
— Но почему должен ехать именно ты? Ты только что вернулся из Турции.
— Да, я знаю. Но должен же я выручить людей из Британского Совета!
На самом деле все обстояло иначе. Вернувшись из Стамбула, Филипп сразу же позвонил Дигби Сомсу, умоляя чиновника при первой возможности отправить его с лекциями, или на конференцию, или в летнюю школу, как угодно, но при условии, что это будет юго-восточная Европа. Он уже договорился с Джой встретиться в Израиле на конференции Морриса Цаппа, посвященной будущему литературной критики, но это будет лишь в августе, а ему не терпелось увидеться с ней как можно скорее.
— Хм-м, — сказал Дигби Соме. — Для Европы время сейчас не самое подходящее, ведь учебный год почти на исходе. Австралия вас не заинтересует?
— Нет, ну зачем в такую даль. Вот Греция была бы в самый раз.
— Почему в самый раз? — настороженно спросил Соме.
— Я сейчас занимаюсь исследованием классических источников английской поэзии, — не моргнув глазом соврал Филипп. — И мне нужно основание для поездки в Грецию.
— Что ж, постараюсь что-нибудь придумать, — пообещал Дигби Соме.
И ему удалось организовать небольшой курс лекций в Саллониках и Афинах. «Это не вполне академический визит, — предупредил он Филиппа. — Дорогу мы вам оплатим, а командировочных дать не сможем. Но за лекции вы, вероятно, получите гонорар».
Филипп полетел в Салоники через Мюнхен, отчитал свои лекции и потом встретился с Джой в Афинах. Пока Хилари в Раммидже развешивает в саду мужнино белье, Филипп и Джой наслаждаются поздним завтраком на залитом солнцем балконе гостиничного номера с видом на Акрополь.
— А жена даст тебе развод? — спрашивает Джой, намазывая маслом рогалик.
— Если я правильно его подгадаю, — отвечает Филипп. — Я вернулся из Турции в твердой решимости сказать ей о нас с тобой, но когда она объявила, что собирается работать консультантом по вопросам семьи и брака, я понял, что это будет жестоко. Это выбьет у нее почву из-под ног на самом старте. Возможно, ей в результате откажут от места. Нетрудно догадаться, какие здесь могут быть резоны: «врачу, исцелись сам» и так далее.
Джой откусывает рогалик и задумчиво жует его. — И что ты думаешь делать?
— Я думаю, — говорит Филипп, с прищуром глядя на Акрополь, который кишит туристами, словно мухами, слетевшимися на кусок сыра, — что нам надо взять напрокат машину и проехаться в Дельфы.
— Я не говорю об этих выходных, глупый, я имею в виду планы на будущее. Что ждет нас впереди.
— А, — отвечает Филипп. — Ну, наверное, я ничего не буду говорить Хилари, пока она как следует не втянется в
работу. Когда она твердо встанет на ноги, то охотно согласится на развод.
— И что потом?
— Потом мы, разумеется, поженимся.
— А где мы будем жить? Надеюсь, не в Раммидже.
— Так далеко я пока не заглядываю, — говорит Филипп. — Наверное, мне придется искать другую работу. Может быть, в Америке. Ты ведь знаешь, что за последнее время мои акции стремительно выросли. В одной из воскресных газет меня даже упомянули в связи с должностью профессора-литературоведа при ЮНЕСКО.